ЭВЕРЕСТ ВЛАДИМИРА БАЛЫБЕРДИНА

Алла Васильевна Соколовская – журналист
(статья из газеты «Новый Петербург» от 18.07.02).

20 лет назад, в 4 мае 82-го, впервые советская сборная альпинистов поднялась на Главную гору Мира по сложнейшему из неосвоенных еще маршрутов высшей категории трудности. Среди членов сборной Союза были три наших земляка. Однако первым из 11-ти единственным из трех земляков, тогда достигших вершины, стал именно Бэл – так дружески звали Владимира Балыбердина среди своих.

За границей их принимали как национальных героев. Ну а самих героев уже у нас отправили на летние восстановительные сборы. Восстанавливать было что – каждый из 11-ти потерял по 8-10 кг личного веса. Бэл «полегчал» на 18.

В конце августа того же 82-го года шли обычные, по календарю, соревнования. Открытый чемпионат Ленинграда по скалолазанию в Импилахти (Карелия). На такой вот стежке-дорожке за год до того Бэл повстречал свою будущую жену Лену – чемпионку Москвы...

Село Шпагино на далеком Алтае, крестьянская семья, где родился и рос. И сразу - вторая столица Союза и всем известная «Бонча» (институт связи им. Бонч-Бруевича в Ленинграде), где учился и остался жить, поднимая планку своих недюжинных способностей все выше и выше.

Внешне ничем не приметный, и он же - «сильный, как лев, и легкий, как муха» – так говорили про Бэла бывалые тренеры. В супер-экстремальном виде спорта - высотном альпинизме - он был единственным кандидатом в мастера спорта в сборной.

А они - «Снежные барсы», покорители всех 7-тысячников Союза, обладатели знака «Мастер спорта СССР» или прочих регалий и наград - главные члены 25-й по счету международной экспедиции на высотный пик Земли.

Первая фраза Бэла, прозвучавшая из поднебесья, с вершины Горы: «Во все стороны пути идут только вниз...», сродни знаменитой Юрия Гагарина: «Поехали!!!». В тот день – 4 мая 82-го эти слова, облетев весь мир, стали историческими. Эверест был его Звездным часом.

Жребий судьбы уготовил ему в напарники на той тропе, в прямом смысле, антипода по всем параметрам.

Тогда Бэл – еще рядовой инженер обычного НИИ, а тот, другой – уже с ученой степенью кандидата. Для всех – два года усиленных, изнурительных тренировок, когда каждый выкладывался до конца. Как раз на этом этапе в Гималайскую сборную требовалось отобрать 22 кандидата из 150 претендентов – «браковали» без жалости. И примкнувший к ним на финишной прямой, без отборов, но с личной подачи всеми уважаемого Евгения Тамма, профессора, доктора наук и начальника будущей экспедиции!

Один – в расцвете сил (почти возраст Христа), другому к началу экспедиции стукнуло 44. По всем писаным законам высотного альпинизма войти в состав этой сборной он права не имел. Если бы не Е.И. Тамм. Своею властью и вопреки всем.

И было еще одно обстоятельство – ленинградская школа альпинизма. До обидного малочисленная, представленная всего двумя из 17-ти «гималайцев»…! Традиционно – сильнейшая. А с другой стороны, конечно же, московская – столично-союзная, по штату и положению. Она ближе других к спортивным и неспортивным боссам страны. Итак, великое противостояние не только на личном и спортивном уровнях. Но и на самом высоком. Задолго до эпопеи в Гималаях.

Таким вот образом в штурмовую связку-двойку на пик высотного полюса нашей Земли вошли Владимир Балыбердин и Эдуард Мысловский. Поначалу Мысловский в спортивный состав экспедиции на Эверест-82 не входил – только в тренерский. Но здесь он шел номером первым – по штату. Он же официальный лидер и ведущий. Однако Гора выявила – кто есть кто.

На штурм вершины из лагеря номер пять («последний бросок») вышли двое – новичок и ветеран сильнейших альпинистов страны. Бэл весь путь до штурмового лагеря – без кислорода. И это после пяти дней работы на высоте свыше восьми тысяч. А его, кислорода, там всего одна треть того, что у подножия. Что само по себе уже рекорд и, считай, спортивный подвиг. Кстати, Бэл – единственный «бескислородник» из всех 11-ти, достигших тогда вершины. И без многоопытных (как считалось, незаменимых!) помощников-шерпов из местных. Они, не выдержав, с полпути повернули обратно.

Его же напарник упустил в пропасть свой рюкзак со спальным мешком, фотоаппаратом, рукавицами, «кошками», баллонами с кислородом, флагами-вымпелами и многим другим. Что нес, да так и не донес до победного конца, а главное свою – инициативу…! Затем, «облегчив» Бэла на часть его снаряжения, забрал его баллоны с кислородом, а себя еще раньше освободил от «лишнего» груза - рации. Все переговоры с руководством внизу и все решения здесь, наверху, Бэл принял на себя, став лидером де-факто.

Вопрос стоял жестко: быть или не быть на Горе? Если не они (точнее, не Он), то кто же?!

Работа есть работа и кто-то должен ее делать, имея в виду, прежде всего себя, – одна из заповедей Бэла. Кто же о ней не слышал! И он ее, эту работу, сделал! В условиях запредельных человеческих возможностей, спасая положение и напарника, Бэл в одиночку обработал участок IV-V и установил лагерь-V, навесив 150 м перил…!!! Отдав все силы Вершине, т.е. достигнув одной цели, они приобрели другую - вернуться живыми.

Из статистики высотного альпинизма известно, что большинство трагедий было все-таки на спусках. А им, первовосходителям, Бэлу и Эдику, вполне реально грозила «холодная ночевка» на высоте 8500 м. Это значит – без палатки, спального мешка, горячего питания. Скалы заснежены, оба идут без «кошек», у Эдика, к тому же схватившего «горняшку» (горная болезнь), кончается кислород. На такой высоте и в такой ситуации мало шансов выжить...

По правилам альпинизма, в спортивной связке-двойке всегда так: путь наверх - главная работа падает на первого, а при спусках вниз - основная на второго, страхующего. По мнению профессионалов-участников, в паре Мысловский - Балыбердин (Бэл) взял на себя не только главную, основную, но часто работал просто один.

На спуске, точнее мучительном сползании с Горы – к теплу, воде, пище, людям! Наконец-то пришла подмога. Вторая связка-двойка Туркевич - Бершов. Однако их цель совсем другая. Бэл оценил ситуацию: ему – с больным, помороженным и как бы в прострации Мысловским (дойдут ли?), а им, полным сил и желаний – последняя надежда наверх, к Вершине (разрешат ли?).

Молча, обдумав все, Бэл решил:

– ДАВАЙТЕ!

Геройство? Да нет. Нормальный поступок сильного. И вдобавок - душевно щедрого. Фактически это второй подвиг Бэла там, на Эвересте.

– Я бы вообще дал тебе Героя! – говорил позже Валентин Венделовский, режиссер киностудии «Леннаучфильм», оператор группы на Эвересте, бывший там с первого дня до последнего.

Однако в печати и на уровне спортивного и около спортивного руководства об этом не было ни слова!

После звездного часа…

Награды им дали равные – высший тогда в Отечестве орден Ленина. Но вручали его в разное время и по-разному.

Москва, актовый зал Спорткомитета Союза. Торжество – а это у нас умели! – удалось на славу. И бывший главный спортивный босс страны (председатель союзного Спорткомитета), словно судья на боксерском ринге, поднял забинтованную руку Эдика Мысловского – в знак победы. Зал рукоплещет, герой принимает лавры как должное.

Признание людское естественно, как и само дело, ради которого... – будь там и Владимир Балыбердин! Но его не было. Ни на сцене, ни в зале, ни в Москве. Да и фамилия его прозвучала лишь раз, в самом начале, да и то как-то всуе...

Среди альпинистов-новичков жива байка:

– Мужики, за чем в горы идете?

– За камнем, конечно. Философским.

Судя по всему, Володя его нашел. В горах, в семье, детях.

Жена Лена, милые сердцу дочки – доченьки - дочурки Таня, Надя, Света. Обычно скупой на улыбку, в своей квартире на Бассейной, среди родных и близких, Володя бывал раскованным и радостным.

Володя и дом построил. Свой и сам. В садоводстве Радофинниково.

Через семь лет в экспедиции «Канченджанга-89» наши герои встретились вновь. Все в тех же ролях: один в начсоставе, другой – в спортивном.

Эдуард Мысловский получил потом очередную награду – Орден Трудового Красного знамени. Все другие он уже имел. За руководство экспедицией и покорение 8-тысячника, не побывав на его вершине. А Владимир Балыбердин был удостоен Ордена Дружбы народов - за уникальный траверс всех четырех вершин этого уникального 8-тысячника (опять единственный из команды без кислорода – прим. ред.).

Потом были другие восхождения, статьи, книги, выступления во Всероссийском Географическом обществе.

Однако в делах житейских «держать удар» Бэлу становилось все трудней и трудней. Начиналась перестройка. Отмена стипендий, пенсий и иных «льгот» спортсменам-профессионалам, выступавшим в советское время под флагом «любителей спорта». Все рухнуло. Как и чем добывать себе хлеб насущный - отныне надо было искать и решать самому.

Созданный Балыбердиным кооператив «Альпинист», подготовив и проведя экспедиции на Эверест-91 и дважды на «К-2» (гора Чогори на границе Пакистана и Китая) в 92-93-м годах, потом бездействовал... В идеях у Бэла недостатка не было. Но для их реализации нужны были финансы.

Судьба расставила свои знаки препинания, поставив в конце слишком рано точку. Из всех прочих испытаний – противостояние нищете оказалось роковым... Пришлось зарабатывать частным извозом.

В канун Игр Доброй воли-94 по традиции во время приема в Горспорткомитете Бэл с помощью М.М. Боброва – почетного гражданина нашего города, сумел заручиться согласием городского мэра на деловую встречу. А речь шла о массовом восхождении на Эверест в честь 100-летия современных Олимпиад под его, Бэла, руководством: не только сам, но и другие! - его давняя мечта.

Потом он вдруг пропал. Каково было бремя 13-ти дней и ночей полной безвестности для семьи и близких - знают лишь те, кто непосредственно принимал участие в поисках живого или... Когда все возможные варианты были исчерпаны, подключили Спорткомитет города. Однако все самое главное и самое тяжкое взял на себя Виктор Боярский. В конце концов, он и нашел. О чем и свидетельствовал позднее на судах. С опозданием и более чем скромно о факте гибели сообщили газеты. Молва шла из уст в уста...

В ночь на 22-е июля 1994 на перекрестье пр. Славы и ул. Софийской «Волгу» Бэла подмял под себя внезапно налетевший огромный финский трейлер-«дальнобойщик», груженный железом. Бэл и трое его попутчиков-пассажиров погибли мгновенно, пятый чудом выжил, став глубоким инвалидом...,

На место ДТП прибыли, как положено, гаишники. Изъятые документы Бэла оказались в порядке и не оставляли сомнений. Ушел безвременно, неотвратимо, невозвратимо... Ему не было 45-ти

Казалось, трагическое уже позади, впереди лишь печальный ритуал.

Однако дальнейшая цепь событий не менее трагична, а может, и более. По чьей-то недоброй воле информация о его гибели не попала ни в одну, даже внутреннюю милицейскую сводку - за день, неделю или месяц.

Позже, во время суда уголовного, под тяжестью содеянного и на глазах у вдов и сирот, финский шофер признал себя виновным. Шофера вскоре вернули в его страну (домой!), а там и вовсе выпустили - амнистия подоспела...

У прибывших на место трагедии в руках были пять документов Володи (кроме водительских прав еще и паспорт, и удостоверение заслуженного мастера спорта СССР и др.). Но погибший едва не попал в разряд неопознанных. Тех, кто уходит в небытие без имени, но с номером.

Потом был судебный марафон вдовы Владимира Балыбердина. Дзержинский районный суд – кассация ответчика (ГУВД) - повторное рассмотрение в районе. После всех мытарств и протестов суд решил: взыскать с милиции денежную компенсацию за моральный вред, нанесенный ее работниками.

13 дней и ночей известнейший спортсмен числился «неизвестным». А в столе у следователя мирно покоились все документы, удостоверяющие его личность.

«Моя милиция меня бережет», – звонко весело чеканили в школе. Что же делала «моя милиция» в эти 13 дней? «Осмотр жилища пострадавшего». Таково служебное именование и основание для вторжения в дом. При свидетелях. С понятыми и протоколом. В обиходе это зовется иначе - обыск. Цель – причина известна из детективов: сама заявила о пропаже мужа, уж не сама ли и...? Для обычно порядочных (кто «не участвовал – не привлекался – не состоял») это шоковая ситуация. А для любящих и любимых?!

В конце протокола осмотра Елена Васильевна поставила свою подпись-свидетельство: Владимира Сергеевича Балыбердина в квартире не обнаружено.

Вот декабрьский приказ от 1995-го по ГУВД «О наказании сотрудников ГУВД...». Следователю Долгушевскому – выговор за допущенные ошибки, дежурному следователю Васильевой – за грубое нарушение, участковому Тимонину – за поверхностную проверку и непринятие мер и т.д.

На первую годовщину памяти Бэла в квартире на Бассейной собрались родные, близкие, друзья. Из Москвы приехала с дочкой Машей родная сестра его жены Наталья Сергеева - трехкратная абсолютная чемпионка Мира и многократная Европы, Союза и России по высшему пилотажу. В одной семье два выдающихся спортсмена - альпинист номер один и лучшая летчица России.

Перед отъездом домой, уже прощаясь на пороге, радостно - зовуще улыбаясь, красавица, как голливудская звезда, Наташа говорила мне:

– Приезжайте, обязательно приезжайте в Москву - полетаем!

Приехать пришлось – полетать нет.

Уже после годовщины Володи, спустя почти месяц, 17 августа 95-го в небе под Москвою при подготовке к авиашоу на Авиакосмическом салоне в городе Жуковском Наташа трагически погибла... Для Елены Васильевны к своим трем дочерям добавились заботы о 12-летней Маше – дочери Натальи Сергеевой.

Печаль очередной, восьмой годовщины утраты не пересилит светлой памяти об ушедшем. А с фотографии на стене смотрит Бэл – на нас, живущих после него.

С тех пор как в Катманду вы впервые заговорили о будущей книге, я много раз возвращался к тому времени, которое стало для нас эпохой. К моему удивлению, некоторые, даже бесспорные, факты я теперь вижу несколько по-другому. Однако я постарался оставить нетронутым то восприятие, которое попало в дневник на маршруте и в базовом лагере. Лишь смягчил некоторые резкие суждения, записанные только для себя. Отдельно по тону стоят воспоминания и сегодняшнее осмысление событий.

Из письма к редактору книги

К моменту, с которого я буду цитировать дневник, мощная машина гималайской экспедиции, прекрасно спроектированная, хорошо исполненная и сносно работавшая, вдруг забуксовала. Резко снизилась эффективность использования ее главной движущей силы - энергии людей. Группа Хомутова за неделю работы наверху подняла в IV лагерь кислорода меньше, чем израсходовала в процессе работы. Срочно созданная дополнительная группа Шопин - Черный - Хергиани с шерпами тоже не выполнила задачу. Шерпы отказались ходить в III лагерь. В результате лагерь II был завален кислородом, снаряжением, продуктами, а верхние не были укомплектованы даже наполовину.

Логика требовала: во-первых, послать целую группу для обработки участка IV - V и установки штурмового лагеря V; во-вторых, организовать другую надежную четверку для решающего штурма. Но такой вариант отодвигал первый выход на вершину еще дней на 7 - 10. А погода по прогнозу должна была ухудшиться.

Евгений Игоревич в смятении ходил по базовому лагерю, пытаясь найти решение. Выход был только один: рассчитывать, что люди, наполовину сократив потребление, сделают вдвое большую работу.

Сразу решили иметь в IV и V лагерях только по одной палатке. Соответственно уменьшался вес предметов жизнеобеспечения. Но это не решало проблемы. Тогда начальник предложил группе Иванова пройти участок IV - V и попробовать штурмовать вершину. "Мы недостаточно отдохнули, вряд ли у нас хватит сил для этого" - было единодушное мнение группы. Аналогичный итог и после консультации с группой Валиева.

Наша группа, руководимая Эдуардом Мысловским, всегда первой начинала каждый новый цикл выходов наверх. Мы уже отдохнули и по плану должны были идти на вершину первыми. Это наше право и большая честь. Но вразрез с планом предстояло еще и обработать маршрут до высоты 8500 и установить лагерь V. Вразрез с планом от нашей четверки осталось только двое - Эдик Мысловский и я. Володя Шопин и Коля Черный работали наверху. Поэтому Евгений Игоревич даже не рассматривал нашу двойку в качестве претендентов на штурм. Нам предложили посидеть дней 10, пока кто-нибудь решится на этот тяжелый вариант.

Десятидневное сидение меня никак не устраивало. Я сразу предложил Эдику идти в двойке. Ясно было, что на вершину мы не взойдем, но хотя бы обработаем участок IV - V. Он сомневался: с одной стороны, хотелось подождать ребят; с другой - в этом случае мы оказывались в хвосте длинной очереди желающих подняться на вершину. Я продолжал попытки склонить его к своему варианту.

Однажды, когда мы сидели в палатке Эдика, к нам зашел Овчинников. Не успел старший тренер раскрыть рот, как я выложил ему свой план.

А я с этим к вам и шел, - обрадованно сказал Анатолий Георгиевич, до сих пор, видимо, не рассчитывавший на успех разговора.

Стали обсуждать технические детали, и вдруг выяснилось, что он планирует не совсем то, что я. Вариант отличался на "самую малость": он предполагал обязательный подъем нашей двойки на вершину в этом же выходе.

24.04.82. 23.30.

Вот уже 3-й день наш выход назначают на послезавтра. Сегодня спустилась группа Хомутова. Они только благоустраивали лагерь IV и немного подняли кислорода - 2 баллона в лагерь IV и 2 баллона на 15-й веревке после III лагеря. Юра Голодов не смог донести свой груз - на одном участке перил вылетел крюк, и он, пролетев метров 8, получил небольшие ушибы. В остальном все нормально.

Ребята считают, что участок до V лагеря можно обработать за день, - конечно, с кислородом. Сами они работали и спали с кислородом постоянно, начиная от лагеря III.

После лагеря IV гребень выполаживается, но много жандармов, и оценить сложность маршрута трудно.

Нам с Эдиком сегодня вручили в торжественной обстановке вымпелы-флаги СССР, Непала и ООН. Наконец-то у Димы Коваленко была работа - он снимал для кино и телевидения, остальные снимали для себя на фотопленку.

Я несколько раз позволил себе высказать мнение, что считаю наш выход на вершину маловероятным, чем вызвал неудовольствие Овчинникова. Он потребовал объяснений: либо мы настраиваемся на восхождение, либо надо перестраивать планы остальных групп, которые связаны с нами. Я пытался объяснить, что он требует невозможного, так как в базовом лагере мы не можем оценить, как сложится работа наверху. Но убедившись в который раз, что плетью обуха не перешибешь, я постарался спустить вопрос на тормозах и сказать то, что он хотел бы услышать.

Ушла на отдых в Тхъянгбоче группа Ильинского.

Володя Шопин сидит в I лагере, руководит работой шерпов на участках I - II и II - III Правда, первая группа шерпов, которая пыталась пройти в лагерь III, вернулась, оставив груз на 6 веревке из-за большого количества снега на этом и без того сложном участке. На 7800 поднялся только Хута Хергиани с очень небольшим грузом. По пути он подправлял перила. Чем занимался в это время Коля Черный - мне неясно. Ночуют они оба на 7300 вместе с тремя шерпами, которые завтра попытаются все-таки пробиться с тем же грузом наверх.

В общем, все происходит чрезвычайно медленно, планы регулярно срываются, урезаются и опять срываются. Как долго будет происходить загрузка лагеря III кислородом и снаряжением - сказать невозможно. Завтра у шерпов день отдыха, а послезавтра уже наш выход. Коля предложил организовать на участке II - III две тройки шерпов, которые работали бы в противофазе, но я сомневаюсь, что найдется такое количество способных на это.

Хотя я как можно дольше хотел бы обойтись без.кислорода, никто не знает, как сложатся обстоятельства.

Если без этого будет невозможен подъем на вершину, то придется взять "железяку" и надеть "намордник".

Недавно Пемба Норбу говорил, что погода установится после обильного снегопада. Вчера в глубине души все надеялись, что сегодня будет перелом, однако сегодняшний день как две капли воды похож на все предыдущие: с утра солнце, в середине дня снег, поздним вечером прояснение до утра.

Вечером отметили день рождения Володи Пучкова. Он достал шампанское. Главным украшением стола была не черная и красная икра, а жареное мясо и только что принесенные яблоки. Я их и так-то очень люблю, а после полутора месяцев отсутствия - и вовсе.

Не знаю ни одной экспедиции, в которой было бы так плохо со свежими фруктами и овощами с самого начала. Вдоволь только моркови, что, впрочем, тоже неплохо.

Ребята, только что пришедшие сверху, отмечают отличный аппетит на всех высотах. Сказываются акклиматизация и регулярное пользование кислородом. Этот вопрос с кислородом беспокоит меня постоянно, и все время происходит борьба противоположных желаний.

25.04.82. 22.00.

Наш выход опять откладывается как минимум на день.

Наверху ничего не продвигается. Коля Черный жалуется на острые боли в брюшной полости. Сейчас он на 6500 и собирается спускаться. Хута Хергиани под предлогом сломанной кошки тоже вдруг спустился в лагерь I и поговаривает о спуске в базовый лагерь, хотя в лагере II еще 3 пары кошек. Только Володя Шопин сохранил рабочий настрой и предлагает пойти в двойке с кем-нибудь из шерпов до 7800 или даже выше. Шерпы жалуются на усталость. Завтра отдыхают. Наверху, как и здесь, обильные снегопады. Лхоцзе совсем белая.

Таким образом, наш выход завтра не имеет смысла по всем причинам: плохая погода и совершенно не обеспечен кислородом и снаряжением лагерь III. Тем более что руководство все больше склоняется к тому, чтобы мы были на вершине любой ценой.

Правда, в руководстве тоже нет полного единства. Романов, который всегда был настроен резко против Эдика, в том числе и против участия его в экспедиции, категорически возражает против теперешнего варианта. Правда, его голос, как и любой другой, ничего не определяет. Все решает Евгений Игоревич. Я тоже уже не рвусь выйти вверх как можно раньше. Уж если нас обязывают штурмовать, так нужно дождаться погоды и маломальского обеспечения кислородом. Сегодня Овчинников велел нам с Эдиком подробно расписать наш график движения по весу рюкзаков на каждом переходе. Получается, что самое узкое место, то есть самые тяжелые рюкзаки, на участке III - IV. Придется нести по 17 - 20 кг. Но при этом в идеальном варианте нам даже не понадобится помощь Иванова. Мы в состоянии занести для себя все необходимое, включая кислород, для обработки и штурма вершины.

Дни тянутся монотонно, однообразно. Сегодня весь день играли в эрудита, иногда развлекались шахматами и домино.

Приходил гость из Намибии, немец по происхождению. В этом сезоне туристам не везет: приехать черт знает откуда, чтобы увидеть густую облачность вместо знаменитых гор, - невелико удовольствие.

Проклятая погода, когда же наконец улучшение?

26.04.82. 22.30.

Наконец-то завтра выходим.

Хотя наверху работа отнюдь не кипит, тем не менее кое-что уже занесли. А главное - сегодня впервые днем не было снега. За последние сутки заметно потеплело. Вот и паста в ручке не замерзает. Может быть, это долгожданное улучшение погоды?

Володя Шопин с одним шерпой поднялся в лагерь III. Занесли веревку (80 м) и кислород...

Хута и Коля спускаются вниз. Иванов пришел из Тхъянгбоче после отдыха.

Вечером Евгений Игоревич на всякий случай попрощался с нами (если завтра проспит) и, главное, сказал:

Обещаю вам, что без вашей попытки восхождения

экспедиция отсюда не уйдет.

Эти слова мне как бальзам на душу.

Вышли на последний и самый длинный подъем.

Взвесили рюкзаки: у Эдика 11 кг, у меня 17 - продукты, рация, фотоаппарат, личное снаряжение.

Нас торжественно проводили Тамм, Овчинников, Воскобойников, Дима все это зафиксировал на кинопленку.

Евгений Игоревич в который раз настоятельно напомнил мне:

Эдика не бросай. Идти только в связке. Постоянно следи за его самочувствием.

Его беспокоило то, что на предыдущих выходах Мысловский, как правило, делал переходы на 2 - 3 часа дольше других участников. Я заверил начальника, что на пути к вершине, где отсутствуют перила, ни о каком разрыве, конечно, не может быть и речи.

Покинули базу в 6. 00. Через 200 м провалился в ледниковую лужу по колено обеими ногами. Вместо того чтобы сразу отжать носки, шел до того места, где надевают кошки. За это время воду из носков перекачал во внутренний и наружный ботинки. Эдик дал запасные носки, но они, конечно, тут же намокли. До лагеря I дошел без проблем, хотя ноги мерзли.

На прошлом выходе свой ледоруб оставил на 7800, а лыжные палки на 6500. Решил, что дорога через ледопад настолько комфортабельна, что обойдусь без дополнительных точек опоры. И вот теперь по свежему снегу с не очень легким рюкзаком идти оказалось тяжеловато. До 6100 шли 5 часов - это очень долго.

В промежуточном часа полтора посидели, попили чайку. В лагерь I пришли к 16 часам.

Там было несколько шерпов. Они накормили нас рисом, испорченным добавкой цзампы. Это традиционная непальская еда - болтушка из поджаренной ячменной муки.

Поговорили с Навачгом, который был прикомандирован к нам в помощь до 7800. Намекнули, что в случае ею хорошего самочувствия он может попасть вместе с нами и на вершину. Он весь загорелся от этой перспективы.

Еще раз посчитали кислород. Получилось, что в принципе хватает на троих: 4 баллона s IV лагере, 2 баллона в III лагере и по 3 баллона мы занесем сами. При этом мне хотелось поднять как минимум по 2 веревки вдобавок к тем 8, которые уже имелись на 8250. Иначе могло не хватить для обработки участка IV - V и обеспечения самого восхождения.

Правда, Валя Иванов утверждал, что до 8500 хватит 10 веревок, но я настаивал на 12, чтобы иметь запас. Никто не знает, что нас ждет, и лучше занести лишнюю сороковку, чем остановиться в 40 м от хорошей площадки из-за отсутствия веревок.

Около 18 часов к нам в лагерь спустился Шопин, который делал с шерпами ходки на переходе II - III. Занесли они не очень много - шерпов пугают крутые заснеженные скалы. Володя чувствовал себя отлично, готов был идти и до лагеря IV, но не с кем, и ему было велено спускаться.

Будучи уверен, что при теперешней акклиматизации он без труда дойдет и до вершины, он с легким сердцем отправился на отдых. Я испытывал что-то вроде угрызения совести от того, что вот мы идем на вершину, а Володя встает в конец длинной очереди на восхождение. Под влиянием этого чувства я даже пообещал ему составить компанию, если у него не окажется партнера. Я чувствовал себя исключительно хорошо, надеялся, что этот выход всех сил не отнимет и для повторного подъема мне достаточно будет короткого отдыха на 6500. Как здорово было бы зайти наверх ленинградской связкой! Реальны или нереальны были эти планы, судить трудно - слишком неправильно все сложилось в нашем с Эдиком восхождении.

В 10.00 в бодром настроении мы втроем вышли наверх. К сожалению, рюкзаки были тяжеловаты. Я слишком много нес продуктов, без которых, как потом оказалось, вполне могли обойтись. А усталось уже начала накапливаться.

Утром собирались медленно, но в лагерь III пришли засветло.

Вначале путь проходил так, что случайно сброшенный камень может упасть на товарища, идущего в 2 - 3 веревках ниже, поэтому приходилось особенно тщательно рассчитывать каждый шаг, пытаясь угадать живые камни под свежевыпавшим снегом. Громко проклинал косые траверсы через кулуары, когда веревка закреплена концами, а середина провисает над обледеневшим желобом. Если здесь поскользнуться и зависнуть на зажиме, то долго будешь барахтаться с таким грузом.

Долго не могли понять, как же нам все захватить. Наконец нагрузились приблизительно так: я - 27 - 29 кг, Эдик - 25 - 27, Наванг - 25 - 26.

Помня адский холод (впрочем, в аду жарко), который мы испытали, выходя из III лагеря 3 недели назад, я надел все, что было с собой. На это раз мороз оказался слабее, но ни одна одежка не была лишней.

Палатки III лагеря прилепились к монолитной нависающей скале, и от них вниз уходил крутой снежно-ледовый склон. На стыке склона и скалы удалось вырубить неширокую площадку, на которой одна палатка встала целиком, а вторая на две трети. На таком крутом склоне удобно надевать тяжелый рюкзак, под который всегда приходится садиться.

Я вышел на час-полтора раньше и, дойдя до седловин-m (3 веревки), занялся киносъемкой. Это было ошибкой, так как и без того мы вышли только в 12-м часу. Через некоторое время появился Наванг, но ко мне не поднимался. Полчаса спустя я продолжил свое довольно медленное движение вверх. Я был в 2-х веревках выше по кулуару от Наванга, когда к нему подошел Эдик.

Я надел маску, установил ручку редуктора на расход 1 литр в минуту и стал искать подходящий камень, чтобы поставить рюкзак повыше. Просто поднять на плечо я его не мог - слишком тяжел - и пришлось сесть, надеть лямки и плавно встать. Было уже 2 часа дня, а до лагеря V осталось еще 11 веревок.

Кислородная маска на лице сразу вызвала массу неудобств. До сих пор я только примерял ее, сидя за столом в кают-компании, и не предполагал, что на маршруте с ней возникнут сложности. Резиновая трубка с индикатором поступления кислорода висит перед грудью и грозит зацепиться за выступ или запутаться в самостраховках, маска сильно сокращает главный сектор обзора - не видно зацепок для ног. А когда наклоняешь голову, маска упирается в пуховку и совсем сдвигается на глаза. Я промучился минут 20, пройдя всего треть веревки, и решительно снял маску.

Облегчения от кислорода не почувствовал, зато неудобства сильно усложнили работу. Сняв маску, ощутил, как резко охватило морозом влажную кожу лица, но через пару минут привык.

Я посматривал вниз, где в 120 м от меня Эдик о чем-то долго совещался с Навангом. Ждать их не имело смысла,

так как по перилам все равно каждый идет независимо, а чем раньше я приду в лагерь V, тем лучше для всех.

Подошел к стенке, на которой при обработке затратил довольно много времени и совсем заморозил страховавшего меня Эдика. Перестегнул зажим и попытался пройти по тем же зацепкам, что и 2 недели назад. Однако стенка "отбрасывала". Лезть с таким рюкзаком по мелким трещинам и выступам было невозможно. Веревка шла по диагонали, с небольшим провисом. Когда я вынужден был ее нагрузить, меня качнуло маятником вправо метра на 2, и я оказался под выпуклой частью стены, почти не находя опоры для ног. Я висел на зажиме достаточно надежно и даже удобно, длина страховки и точка закрепления ее на грудной обвязке гарантировали от опрокидывания и потери контроля за ситуацией. Все это было отработано на скальных тренировках и стенных восхождениях, и оставалось только выбрать один из способов движения по вертикальным перилам на отвесе. Мешкать было нельзя, так как рюкзак, несмотря на удобную конструкцию, был все-таки слишком тяжел и буквально переламывал позвоночник, выворачивал плечи. Можно было встегнуть второй зажим с петелькой для ноги и по очереди передвигать то верхний, то нижний, но, прикинув длину тяжелого участка, я решил, что обойдусь просто руками. Правда, пришлось снять рукавицы, так как они скользили по гладкой капроновой веревке. Сделав несколько быстрых шагов-подтягиваний, я вылез на сравнительно пологую часть стены и прислонился к ней, с трудом восстанавливая дыхание и отогревая совершенно окоченевшие руки.

Маршрут приобретал все более гребневый характер. Отдельные стенки можно было обойти справа, иногда попадались полки и гребешки, которые позволяли немного отдохнуть. Средняя крутизна заметно возросла, я подошел к самому сложному участку всего маршрута по юго-западной стене Эвереста.

Веревки здесь навешивали Бершов и Туркевич неделю назад, и теперь я по достоинству оценил их безупречную работу на труднейших скалах.

Оказывается, участок 7500 - 7700, который снизу казался нам ключом маршрута, значительно проще того, что встретилось на высотах 8000 - 8200. Как они лезли по этим микрозацепкам, присыпанным снегом, в тяжелой и громоздкой одежде, в рукавицах и кислородных масках, которые так мешают при тонком лазании! К тому же этот черный непрочный сланец плохо держит крючья, а трещины забиты снегом и льдом.

Наконец мы с Эдиком опять оказались в зоне прямой видимости. Он был метров на 120 ниже, и я с трудом докричался:

Светлого времени не больше двух часов! С таким грузом до темноты в лагерь не успеем. Давай оставим здесь по девять-десять килограммов, а завтра вернемся...

Эдик кивнул, не снимая маски, и поставил рюкзак. Я попросил только не оставлять веревки; кислорода на завтра ему хватит того, что есть в лагере IV, а без веревок, крючьев и карабинов мы не сможем обработать дорогу наверх.

Оставив 3 баллона в снежной нише, я продолжал подниматься, досадуя на себя, на маршрут и на тяжелый рюкзак. Знал бы я, что здесь будет так круто, не канителился бы утром и не тратил времени на киносъемку.

Стенка шла за стенкой. Я пытался торопиться, но от этого работал менее рационально и быстрее расходовал силы. Надвигались сумерки, а лагеря нет и нет.

Вдруг снизу совсем близко слышу голос. Эдик? Как он сюда попал? Ведь разрыв между нами постоянно увеличивался. Эдик спрашивал меня, как лучше пройти эту веревку. Я объяснил и подождал. Оказывается, он оставил рюкзак, и это позволило ускориться. Молодец! Лучше хорошо отдохнуть в палатке и утром сходить за грузом со свежими силами, чем карабкаться всю ночь по этим сумасшедшим стенкам.

Еще 30 м, и мы на остром снежном гребне. Срублено несколько кубометров снега, и в этом проеме стоит палатка. Окоченевшими пальцами с трудом развязали рукав входа. В полном изнеможении вползли и некоторое время лежали в темноте...

Но уже через минуту я распаковал рюкзак и достал рацию. В назначенное время (18.00) мы не вышли на связь, так как находились на трудном участке. Внизу волновались, держали рацию на постоянном приеме. Мы сообщили, что у нас дела идут относительно нормально. Евгений Игоревич как мог ободрил нас и сообщил, что за нами поднимается группа Иванова, которая постарается помочь нам кислородом.

Я впервые был на высоте 8500. Обычно после первой ночи на новой высотной отметке болит голова и утром тяжело включаться в работу. А работа предстояла сложная, к тому же совсем неизвестная: дальше этого лагеря никто не ходил.

Чтобы исключить утренние неприятные ощущения, я решил попробовать спать с кислородом, расходуя 0,5 литра в минуту.

По связи вечером мы сообщили базе, что завтра возвращаемся за грузом, однако утром я предложил не терять рабочий день сразу двоим. Пока Эдик ходит за своим рюкзаком, я смогу начать обрабатывать маршрут. Эдик согласился.

Я взял 5 веревок, кручья, молоток, карабины. Подойдя к концу перил, оставил груз, повесив на себя только железо. Закрепил конец новой веревки, пристегнулся к ней зажимом и пошел, организуя промежуточные точки страховки. В случае срыва я повисал на системе: зажим, веревка, промежуточный крюк. К счастью, срывов удалось избежать. Этот метод - так называемая система одиночного хождения, - конечно, менее удобен, чем работа в связке, но все-таки он позволил нам выполнить дневной план. Неудобство заключалось в том, что каждый участок приходилось преодолевать трижды: вверх, вниз, вверх. Навешивая веревку, я лез, конечно, без рюкзака, потом возвращался, чтобы поднять его к подножию очередной стенки и достать следующую веревку. Если спустить эти скалы на высоту кавказских вершин, то они не представят особых трудностей для опытного скалолаза. Сложенные из горизонтальных слоев черного сланца с большим количеством трещин, они удобны для лазания при любой крутизне. Но здесь приходится работать не в легком свитере и не в галошах. На ногах тяжелые двойные ботинки по 2 кг каждый с утеплителями, на руках толстые шерстяные рукавицы. Даже в этих условиях, не будь снега на каждой полочке, каждой зацепочке, можно было бы идти быстрее. И в довершение всего - трещины, очень мелкие, а скалы непрочные - трудно найти место для надежного крюка.

Заканчивая обрабатывать третью веревку, вдруг услышал крик. Замер, стоя на мелких зацепочках, пытаясь сдержать дыхание. Прислушался. Тихо. Неужели слуховые галлюцинации? Кто здесь может кричать? Сейчас на этой высоте я один во всем мире. Альпийские галки иногда кричат очень пронзительно, но даже они не в состоянии сюда залететь. Ближайшая живая душа - Эдик, но он далеко внизу и за несколькими изгибами гребня. Значит, показалось. Тревожный симптом. До сих пор не замечал за собой отклонений от равнинных норм. Разве что память плохая. Так ведь и внизу вечно все забываю, только и живу на записных книжках. Выдал себе веревку, сдул пушистый снег с очередной полочки. Скорей бы выбраться на эту снежную шапку, подвигать пальцами в ботинках, на несколько минут сунуть руки под пуховку... Сколько же мне еще здесь вертухаться? Под стенкой в рюкзаке последняя веревка, но каким окажется рельеф дальше? Вдруг опять крик. Что за чертовщина? Теперь уже точно - не ослышался. Лихорадочно ищу место, где можно закрепить веревку. Как назло, ни выступа, ни трещин. В эту труху забить бы "морковку". Может быть, вот сюда зайдет швеллер? Хотя бы временно.

Быстро встегиваю карабинный тормоз. Съезжаю со стенки. Дальше несколько участков - просто держась за веревку руками. Надо спешить. Наконец отсюда маршрут виден далеко вниз. Ниже палатки на стенке замечаю Эдика. Видно только его голову и плечи.

Что случилось?

Эдик не сразу поднял голову. Молча смотрит на меня, тяжело дышит.

Что с тобой? Ты кричал?

Молчание. Я переминаюсь на месте в замешательстве.

Мне спускаться? Нет?

Эдик отвернулся от меня и, кажется, начал двигать зажим по перилам. Внешне с ним все нормально. Так ничего и не поняв, я опять поднимаюсь к верхнему концу перил. Наваждение какое-то! Может быть, он хотел, чтобы я помог ему вытащить рюкзак, а потом передумал? Надо бы успеть сегодня навесить еще веревку. Как-то медленно у меня движется обработка. Скоро сумерки, опять холод собачий...

К 19 часам я навесил 4 веревки в добавление к той одной, что успела навесить группа Голодова, то есть как раз до половины пути к лагерю V.

На этом участке отдельные вертикальные стенки чередовались с длинными острыми снежными гребнями. На снегу сложность была не в прохождении, а в опасности улететь с внезапно обвалившимся карнизом и в неудобстве организовать страховку. Приходилось вырубать из снега тумбы диаметром 1,5 - 2 м и обвязывать их веревкой. Вернулся я в палатку уже в полной темноте, около 8 вечера, опять страшно уставший.

Эдик лежал, не зажигая свечки, не разводя примуса. Он постанывал от боли.

В двух словах он сообщил мне, как завис на стенке уже при подходе к палатке. Пытаясь застегнуть второй зажим, он сделал что-то не так, и зажимы проскользнули по веревке. Самостраховка, на которой он висел, была закреплена слишком низко на груди, и рюкзак опрокинул его. Он прилагал все усилия, чтобы вернуться в нормальное положение, голой рукой хватался за мелкие зацепки, обмораживая пальцы до волдырей, но ничего не получалось. Груз был тяжел - ведь он захватил вчера еще и часть того, что не принес Наванг, вернувшийся в лагерь III. Рюкзак душил его поясным ремнем, а до перил было не дотянуться. В это время кончился кислород, и наступил момент, близкий к потере сознания. Ради спасения жизни надо было жертвовать рюкзаком. Расстегнув ремень, Эдик еще пытался как-то спасти груз, держа рюкзак за лямку на руке. Но удержать такую тяжесть, вися вниз головой, было трудно - ведь даже стоя на площадке, дыша кислородом, он едва мог надеть его на себя.

Рюкзак распоролся по всем швам от первого же удара о камни. Ближе всего, метрах в 150, зацепилась веревка, которая находилась на самом дне рюкзака, остальное - крючья, карабины, кислород, продукты, два фотоаппарата - навечно затерялось в снегах кулуара Бонингтона. На лице осталась кислородная маска с рваной дырой в том месте, где к ней подходила трубка от баллона.

Так, отнюдь не празднично, закончился этот первомайский день.

Мы еще раз посчитали наше снаряжение и кислород. Получалось, что завтра мы еще сможем работать, а дальше остается только надеяться на заброску веревок и кислорода группой Иванова.

Я взялся за примус. Опять легли очень поздно.

Утром я "раскачивал" Эдика часа 4, и вышли мы поздно, только в 11. Ночь я проспал с кислородом, а утром отдал маску Эдику. Я соорудил ему рюкзачок из чехла палатки и укрепил в нем кислородный баллон для работы на маршруте.

Мы взяли 6 веревок и двинулись по моим вчерашним перилам. Не успели повесить 2 веревки, как пошел снег, и работать на скалах стало крайне трудно. А я как раз вышел o на сложнейшую стенку участка IV - V. Хорошо, что порода в этом месте оказалась довольно прочной, пришлось почаще бить крючья и переходить с лесенки на лесенку. Вдруг мы услышали голос и увидели Сережу Бершова. Я не мог понять, как он здесь оказался. Группа Иванова делала запланированную ходку из лагеря III в лагерь IV, ребята отдыхали в нашей палатке, а Сережа решил подбросить свой груз прямо к тому месту, где мы работали. Для великолепного скалолаза, отлично акклиматизированного, с кислородом и небольшим грузом (9 кг) лишние 6 - 7 веревок не представляли большого труда. Сережа всегда весел и разговорчив, у него бесконечный запас острых шуток и поговорок, и его присутствие на время смягчило нашу чересчур деловую обстановку. Он заметил, что с кислородом я мог бы обрабатывать быстрее. Это верно, но мы и так не выбиваемся из графика, а мне все-таки хочется дойти без кислорода до самой вершины. Ребята принесли запасную маску, так что теперь в любой момент и я мог бы дышать этим чудесным газом, если бы почувствовал себя неважно, если бы стал тормозить Эдика.

Через пару веревок мы наконец ушли с этих коварных снежных гребешков и стали подниматься по крутому узкому кулуару с тонким слоем снега на льду. Очень не хотелось снимать рукавицы, чтобы надеть кошки, - руки и без того сильно мерзли, но без кошек было просто не пройти. Начались сложности с закреплением веревок - выбор крючьев становился все беднее, а карабины давно кончились: 20 штук улетело с рюкзаком Эдика. Сначала мы поснимали с себя все те, без которых как-то могли обойтись, а потом приходилось просовывать веревку прямо в ухо крюка и завязывать узел.

Приближаясь к гребню, где намечалось поставить лагерь V, мы вышли на простой скальный маршрут. Я принял Эдика, и он, организуя мне страховку, попытался забросить веревку за выступ. К несчастью, там оказался камень, который тут же свалился мне на голову. Несколько минут я стоял, приходя в себя от сильной боли. На затылке образовалась гематома в пол-ладони, но боль постепенно спала, и я пошел вверх, больше озабоченный технической работой, чем наблюдениями за собственным самочувствием. Я не надевал каску, так как в последние дни мы работали на гребневом маршруте, где не бывает внезапных подарков в виде камней на голову.

К 18-часовой связи развесили свои 6 веревок и стояли на пологом снежно-скальном гребне, самой верхней части нашего контрфорса, который еще через 150 м упирался в основной западный гребень массива Эвереста. В этот момент я окончательно поверил в реальность варианта, предложенного Анатолием Георгиевичем, - мы не только обработали участок IV - V, но и можем попробовать сходить на самый-самый верх.

Окончательное решение о месте будущего лагеря 8500 оставили назавтра и быстро "посыпались" вниз. В палатку IV лагеря прибыли, конечно, опять в темноте.

По альпинистским понятиям жить вдвоем в хорошо поставленной высотной палатке очень удобно и просторно. Однако в полном высотном обмундировании и на фоне общей усталости о ловкости и точной координации наших движений не могло быть и речи. Один раз я пролил кипяток себе под спальник. Эдик, забравшись в спальный мешок с пуховкой, занимал половину палатки.

Видимо, он страдал от боли в обмороженных пальцах, постоянно ворочался и своими неловкими движениями непременно опрокидывал примус, горелку, кастрюлю и прочее. Мне, сидя на корточках перед всей этой кухней, стоило большого труда успевать контролировать ее равновесие, готовить пищу и высовываться из палатки за новой порцией снега.

Этот день был начисто лишен какого-то творческого начала - просто работа по перетаскиванию груза. По расчетам каждому доставалось нести по 17 кг. В рюкзачок, который я вчера сделал Эдику, мы положили баллон и палатку для лагеря V. Еще один баллон Эдик взял для работы в течение дня. Остальной груз - 3 баллона, принесенные вчера Бершовым, - он возьмет после половины пути.

Мой груз почему-то в рюкзак не поместился - камеру пришлось повесить на шею. Пока шли по снежным "ножам", это не вызывало неудобств, но на отвесных стенках приходилось ее снимать: сначала поднимал рюкзак, потом возвращался за камерой.

К концу 11-й веревки мы подошли как раз во время вечерней связи, в 18 часов. Пока я разговаривал с базой, Эдик прошел немного дальше, но и там хороших площадок не просматривалось. Решили здесь же срубить часть снежного надува и разгрести осыпь. Всего за полтора часа активной работы удалось подготовить неплохую площадку.

Давно стемнело. Я в своем углу копался с примусом, как вдруг услышал какой-то металлический стук.

Что такое?

Кислородный баллон, - ответил Эдик.

Оказывается, он положил один из баллонов у входа и случайно задел его, лежа в спальнике. Баллон юркнул в незавязанный рукав входа и лихо прогремел по сложному рельефу южной стены Эвереста. Это было существенной потерей, так как у нас совсем не оставалось резерва на спуск.

А как мы будем себя чувствовать - неизвестно. Я тут же бросился проверять, не толкнул ли он и мой ботинок. К счастью, из всех наших ошибок не было ни одной роковой.

Примус никак не разгорался в полную силу, хотя еще вчера работал нормально. Вода закипала долго, и нам не удалось налиться вдоволь.

Но мы не могли позволить себе топить воду всю ночь, надо было немного поспать.

Я знал, что тяжело будет утром надевать ботинки, но все-таки снял их, так как пальцы ног онемели от холода и надо было как следует восстановить кровообращение перед завтрашней работой. Эдик во сне стонал, кряхтел и ворочался.

Видимо, обмороженные пальцы причиняли ему сильную боль, а расход кислорода 0,5 - 1 литр в минуту не давал возможности глубоко заснуть. Ночь почти не снижала дневную усталость, но большего расхода мы себе позволить не могли.

Сколько времени займет у нас восхождение - было неизвестно, поэтому хотелось пойти с первыми лучами, чтобы иметь побольше светлого времени. Начал будить Эдика в 2, потом в 3 часа. Безрезультатно. Наконец, в 5-м часу, приступил к этому серьезно (заорал). Он стал подниматься.

Как ты себя чувствуешь? - спросил я.

Не очень, но я пойду.

Ну что же, его упорство и умение терпеть хорошо известны. Если он решил идти, значит, выложится без остатка, но дойдет на одной силе воли.

Починил насос примуса, сделал чай. Готовить было некогда. Долго надевал ботинки с утеплителями. Наконец, вышли только в 6.10. Эдик с двумя баллонами, у меня кинокамера, фотоаппарат, кошки, молоток, крючья, карабины. Рация, как всегда, у меня.

Сначала у Эдика стоял расход 1 литр в минуту. Шел он тяжеловато, но, зная, что с утра ему всегда трудно, я надеялся, что он постепенно втянется. Так оно и оказалось.

Едва прошли последние 150 м нашего контрфорса и перевалили за основной Западный гребень, как с севера ударила жесткая волна леденящего ветра. Вершина держала нас в тени восходящего солнца, но не прикрывала от дыхания далекой стратосферы. Сразу еще больше начали мерзнуть руки и ноги. Сняв на пару минут рукавицы при сложном лазании, я потом больше четверти часа отогревал онемевшие пальцы до появления боли - свидетеля вернувшегося кровообращения.

Я явно недооценил сложность маршрута. Да и все мы считали, что большая часть его окажется пешей ходьбой. На самом деле почти нигде не было проще троечного лазания, не говоря уже о большой протяженности пути. Видимо, следовало сразу поставить Эдику 1,5 - 2 литра, а самому работать как можно быстрее. К 8.30 мы еще не прошли пояс рыжих скал. Видя, что Эдику очень тяжело, поставил ему 2 литра в минуту. Он сразу ожил и почти не тормозил меня до самой вершины. Не зная рельефа, я до конца тащил молоток и крючья и слишком тщательно выбирал маршрут, просматривая варианты. Надо было переть и переть, так как почти всегда варианты оказывались одинаковыми по сложности, а путь, в общем, довольно логичен и однозначен.

Простой гребень с небольшими жандармами уперся в высокие крутые бастионы. Справа они обрываются на юг, слева переходят в не очень крутую, но заглаженную стену. В нижней части ее просматривается система полочек, потом небольшой камин. Висят перила из 9-миллиметровой крученой веревки. Подошел, постучал молотком по крюку. Глухой, рыхлый звук. Ненадежно. Но заменять крючья некогда, пройду свободным лазанием. Попросил Эдика организовать страховку за выступ. На всякий случай пристегнул самостраховку к перилам, - может, не все крючья плохие. Аккуратный траверс по мелким зацепкам - и я в камине. Теперь должно бы быть просто. Однако наоборот. Стенки камина раскрываются наружу, из него вываливаешься, а зацепок нет - все заглажено. И крюк бить некуда. Потыкался туда-сюда, высказывая мое отношение к этому камину соответствующими выражениями. Пришлось снять рукавицы. Два решительных шага - и я почти на пологой части. Выпрямляюсь, стоя на маленькой зацепочке, и вдруг чувствую рывок - веревка не пускает. Хорошо, что разгибался не слишком резко, а то нога соскользнула бы. Балансируя, оглядываюсь. Веревка между нами натянулась.

Что же ты не предупредил, что веревка кончается? Подойди хотя бы на метр.

Эдик что-то отвечает, но из-под маски слов не понять. Подходит к следующему крюку, а я выхожу наверх. Опять чешуйчатый сланец, причем слои наклонены к нам. Лезешь как по маковке деревянной церкви, покрытой осиновым лемехом. Такие же черные, мелкие и скользкие ступеньки.

Постепенно забираем вправо и опять выходим на Западный гребень. Еще серия невысоких жандармов и отдельных глыб, 40-метровый снежный склон и опять стена.

Отсюда видно две грани пирамиды Эвереста - нашу Южную стену, обрывающуюся на 2 км в Западный цирк, и сравнительно пологие заглаженные склоны между Западным и Северным гребнями. На этих склонах кое-где лежит снег. На одном из снежных пятен, рядом с Западным гребнем, приблизительно на высоте 8100 я заметил две палатки, наполовину занесенные снегом. Японцы поднимались здесь в прошлом году от перевала Лхо Ла и не дошли до вершины 50 м по высоте. Параллельно нашему гребню, в 100 м левее, видна прерывистая ниточка перил. Но мы к ней не пошли - и здесь дорога нормальная.

Сколько времени мы идем, я не считал, но нутром чувствовал, что дело затягивается. Несколько раз спрашивал Эдика, какой перепад высоты по альтиметру от лагеря V, но он ничего вразумительного не отвечал. То пи он не посмотрел исходную высоту, то ли забыл ее.

Слева просматривался Северный гребень, который по мере нашего подъема приближался к нам. Когда же наконец они сойдутся? Жандарм следовал за жандармом. Поднимаясь на очередную скалу, мы видели перед собою следующую. А вершины все не видно. Казалось, так будет бесконечно. Неожиданно для меня появилась довольно крутая стена высотой метров 40. К счастью, просматривался вариант с хорошей страховкой на выступы.

Как думаешь, далеко еще? - спросил я, уже совсем разуверившись в скорой победе.

Эдик теоретически знал маршрут, видимо, значительно лучше меня и сказал совершенно уверенно:

После этой стены уже простая дорога. Здесь можно оставить железо.

Я был настроен не столь оптимистично, но с удовольствием снял с себя ответственность и выложил кошки, крючья, карабины, молоток, оставив только рацию, кинокамеру, фотоаппарат.

Поднявшись наверх и выбирая веревку Эдика, я действительно увидел пологий заснеженный склон, но все еще боялся поверить своему счастью. На 14-часовой связи с базой я на всякий случай не стал их обнадеживать, а сказал несколько раздраженно:

Каждый следующий взлет принимаем за вершину, а ее все нет и нет...

Только тут, при монотонной ходьбе по снегу, когда не нужно было искать зацепки, выбирать простейшие варианты лазания, организовывать страховку, я почувствовал, как я устал.

Постоянная техническая работа отвлекает от наблюдений за собственным организмом, поэтому человек выматывается до предела, не замечая этого.

На снегу после нескольких шагов человек истощает свой кислородный запас и останавливается отдыхать; навалившись руками на колено, можно опустить голову, закрыть глаза и думать о чем угодно. Вместо анализа технических сложностей наступает время анализа своего физического-состояния. Здесь начинаешь считать шаги, пытаясь пройти как можно больше до следующей остановки. Здесь замечаешь, как сильно замерзли руки и ноги и стараешься интенсивнее шевелить пальцами. Ни в коем случае нельзя давать им потерять чувствительность. Сердце бешено колотится, легкие лихорадочно перекачивают огромные массы воздуха, пытаясь высосать из него редкие молекулы кислорода, а ты в этой чистейшей, разряженнейшей атмосфере движешься медленно, как сквозь густую, вязкую массу, опутанный невидимыми сетями и обвешанный гирями. В этом исключительно сухом воздухе организм теряет огромное количество влаги, но очень пить не хочется, потому что холодно. Организм незаметно обезвоживается до опасных пределов. Есть тоже не хочется: все равно нет кислорода для окисления пищи. Водяной пар при выдохе (без кислородной маски) превращается в кристаллики льда еще в гортани и оседает на ее стенках.

Горло воспаляется так, что, глотая свою слюну, испытываешь жуткую боль, как будто глотаешь битое стекло. Одна мысль об этом вызывает панический страх, но и рефлекторное слюноотделение. И пытка продолжается.

Почти не возникает желания смотреть вокруг, любоваться панорамой великолепных гор. Никаких лишних движений, никаких эмоций. Короткий переход - остановка. Переход - остановка. Монотонный, бесконечный ритм.

Наконец склон стал выполаживаться. Последние камни уступили место плавно поднимающемуся чисто снежному гребню с крутыми скатами на север и юг. Верхняя видимая точка не отдалялась, как раньше, по мере подъема, а стала понемногу опускаться. Еще чуть-чуть, и глаза окажутся на одной с ней горизонтали.

Перед выходом на вершину была мысль подсказать базе включить магнитофон, но потом я решил, что у них уже все готово, настроено. Они же сидели в столовой за обедом и не догадались притащить туда аппаратуру. Уже значительно позже я узнал, что как раз в этот день в 8 утра Леша Москальцов сорвался с лестницы в трещину, и весь день у них прошел в заботах по его эвакуации. В этих условиях простительно было забыть о записи.

Я стоял на высшей точке. Следующий шаг - начало спуска на восток. Там, в 2 метрах от меня и немного левее верхней кромки гребня, едва виднеется круглый набалдашник из светлого металла с обрывками выцветших флагов.

Все. Вершина.

Я знал, что круглый набалдашник - это верхушка триагуляционного знака, установленного китайцами в 1975 г. Тренога высотой в 2,5 м теперь занесена полностью и оказалась ниже верхней точки снежного надува на вершине.

Признаться, какое-то честолюбивое чувство от того, что здесь стою именно я, все-таки шевельнулось в глубине души. Оно не было резким, внезапным, как не была внезапной сама победа. Слабая надежда на нее, видимо, безотчетно зародилась еще когда было принято решение о выходе нашей двойки из базового лагеря. К утру 4 мая надежда переросла в уверенность, а желание - в обязанность. Поэтому, глядя на Тибет, я не ощутил приступа бурной радости. Я подумал: "Ну вот, наконец-то. Вверх больше не надо. Можно отдохнуть. И что бы теперь ни случилось с погодой, с маршрутом и даже с нами, - все равно, русские побывали на Эвересте".

Я достал рацию и вызвал базу.

Я сказал:

Во все стороны идут пути только вниз, прямо передо мной торчит из снега небольшой металлический пупырь. Что будем делать?

Евгений Игоревич, не слишком склонный понимать шутки в такой ситуации, начал подробно объяснять, что этот пупырь и нужно заснять, а также снять окружающую панораму и прочее. При этом даже не поздравил с победой.

Сегодня, кажется, четвертое мая. Время - четырнадцать сорок?

Да, Да. Нет. Сейчас четырнадцать тридцать пять.

Понял. Четырнадцать тридцать пять.

Как вы себя чувствуете? Где Эдик?

Нормально. Эдик подходит.

Уже после нашего разговора Леша Трощиненко крикнул в микрофон:

Поздравляем от имени хоздвора!

Я специально не дошел до треноги, чтобы заснять девственный снег и подход Эдика. Однако не успел я настроить камеру, как Эдик, несмотря на мои просьбы, не останавливаясь и почти наступая на меня, прошел к треноге и плюхнулся рядом, испортив мне весь сюжет. Пришлось снимать так, как есть.

Эдик попросил рацию и не спеша поговорил с базой. Потом по моей просьбе снял два плана "Красногорском", потом я достал "Смену-символ". Облака к этому времени поднялись настолько высоко, что окрестных вершин совсем не было видно. Иногда просвечивала Лхоцзе. На севере - необозримые коричневые пространства Тибета, на юге - сплошная облачность.

Безусловно, я был счастлив. Оттого, что зашел, оттого, что первый. Здесь была гордость и за успех экспедиции, и за славный ленинградский альпинизм, до обидного малочисленно представленный в Гималаях. Рад, что обошелся-таки без кислорода и до сих пор в хорошем самочувствии и при ясном сознании. Но все эти мысли толпились в глубоких подвалах мозга, подавленные конкретными делами: радиосвязь, кино- и фотосъемка.

Будь я человеком более эмоциональным, может быть, воздел бы руки к небу, крикнул бы или заплясал. Впрочем, на высоте обычно нет сил для этого. Во всяком случае, посидел бы в задумчивости, прислушиваясь к ощущениям и наслаждаясь счастьем. Но работала стандартная программа - быстро сделать необходимое и вниз. Вниз без оглядки. Кажется, мы даже не поздравили друг друга. Хорошо, что Эдик, думая дальше сегодняшнего дня и не озабоченный назревающей ситуацией, остановил меня на спуске:

Что ты скажешь, когда придешь домой? Ведь тебя спросят: камень привез?

Я на лету подхватил эту богатую мысль и накидал в рюкзак несколько килограммов известняка.

Спуск начали через час, в 15.35.

Пошел снег.

Мы и без того шли медленно, а когда стало скользко на скалах, вовсе поползли. В 16 часов я понял, что мы можем крупно заторчать: при таком темпе засветло не успеем вернуться на 8500. Сказал об этом Эдику. К моему изумлению, он почему-то заговорил о том, что в 40 м ниже у нас лежат молоток и крючья. До сих пор я даже отдаленно не представляю, что он хотел этим сказать.

В конце концов я вытянул из него формальное согласие.

Ну ладно, свяжись, - сказал он, явно не одобряя мое решение.

Я вызвал Иванова. База была на прослушивании.

А вы где находитесь, как ты оцениваешь?

Думаю, около восьми восемьсот.

Ну что же, осталось триста метров по высоте, времени у вас еще два с половиной часа - успеете.

Я почувствовал себя виноватым в том, что без причины беспокою людей, и стал оправдываться:

Валя, но ведь вверх мы шли восемь часов, а вниз по скальному маршруту без перил быстрее не получится. Да еще этот снегопад...

Ну вы пока спускайтесь, а потом по ходу дела посмотрим.

Вдруг вмешался Евгений Игоревич:

Ну вы решайте сами, а мы пойдем. Выйду на связь попозже. Эска* . - И я выключил рацию.

Как назло, на первой же крутой стене Эдик забурился на 30 м левее маршрута, и я последним никак не мог спуститься по заснеженным скалам. Здесь пришлось оставить рюкзак.

Я искренне думал, что завтра быстренько сбегаю за ним. У меня стерлось ощущение расстояния и сложности маршрута. Однако утром ребята меня разубедили в реальности, да и в необходимости, этого шага. Рюкзак спустил Сережа Ефимов, предварительно на 90% облегчив его геологическую коллекцию.

Через пару часов, когда уже стемнело, я вышел на связь с базой.

Володя, двадцать минут назад к вам вышли Бершов и Туркевич с большим количеством продуктов, горячего питья, медикаментов и кислорода.

Зачем нам лекарства? Мы вроде пока здоровы...

Не понадобятся - и хорошо. Тебе тоже несут кислород и маску.

Да мне-то кислорода, наверное, не нужно. Вот попить бы горячего...

Ничего, ничего. Не нужно так не нужно. На месте решишь.

Евгений Игоревич говорил мягко, без нажима, верный своему правилу - убеждать, а не приказывать и даже не уговаривать. Так говорят с ребенком, который вдруг начал слегка капризничать. Стараются избежать окрика, а плавно подвести к тому, чтобы он сам принял желаемое решение.

Вскоре я связался с Мишей Туркевичем. Далеко внизу, на пологой части гребня, на фоне свежего снега я увидел двойку. В лунном свете мне показалось, что они уже близко.

Бэл, где вы находитесь, сколько до вас?

Миша, я думаю, за час вы дойдете.

На самом деле они шли 2,5 часа.

Бэл, как вы шли?

Миша, старайтесь держаться правее. Как можно ближе к гребню. За гребень вы все равно не уйдете - там стены, а влево по склонам путей много, можем разминуться.

Однако Миша, кажется, не понял и несколько раз переспрашивал. Рация у него висела на груди сверху пуховки и была на постоянном приеме. Естественно, аккумуляторы сели очень быстро.

Так мне на помощь пришла группа, которую я когда-то называл хилой компанией и высказывал сомнения в ее надежности. Жестокий урок! Оказывается, они не так слабы, как мы думали.

С одной стороны, это сообщение нас обрадовало, с другой - мы, видимо, совсем расслабились. Пожалуй, и соображал я плохо, так как прошел мимо собственных кошек, вместо того чтобы надеть их. Очень не хотелось останавливаться и снимать меховые рукавицы на таком морозе... Одна из них была сильно порвана, рука в ней мерзла, поэтому я постоянно менял рукавицы местами.

У Эдика кончился последний баллон. С парнями мы встретились в 21.00 где-то на 8700.

Видя, что они показались из-за перегиба в 40 м ниже, мы остановились на ближайшей удобной площадке. Эдик сел. Подошел Миша, как всегда шумный, энергичный, уверенный. За ним Серега. Дали нам пол-литровую фляжку теплого компота. Серега достал 3 инжиринки. Я с тоской подумал о "большом количестве горячего питья и пищи", обещанном Таммом. Вид у нас был, видимо, далеко не бравый, поэтому ребята энергично принялись нам помогать. Видя такую активность, мы и вовсе опустили руки.

К этому времени я уже свыкся с мыслью, что надо взять кислород, и, кажется, даже не сопротивлялся. Рюкзака у меня не было, поэтому решили повесить баллон (в нем было 70 атм.) на веревке через плечо. Руки мои в порванных рукавицах настолько закоченели, что завязать узелки мне было бы очень трудно. Серега это исполнил быстро и ловко.

Ну, как самочувствие?

Да я-то что! Вот как Эдик?

Нормально, - ответил Мысловский.

Сами спуститесь? Мы хотим пойти на вершину.

Куда? - не понял я.

На вершину! А что? Светло, кислорода навалом. Если вы не против...

Будучи тугодумом, я пару секунд осваивал эту мысль.

Ну что ж, давайте! Эдик, ты как?

Пусть идут.

Дай рацию, я спрошу Тамма. Наша села.

Наша тоже садится. Я сам свяжусь.

К этому времени голос мой из-за многосуточного пребывания на большой высоте без маски стал совсем слабым и хриплым, в горле застрял комок бритвенных лезвий. Кожа на лице онемела от мороза, губы еле двигались. Наверное, в базовом лагере казалось, что с ними говорит чуть ли не умирающий человек.

Однако разборчивость моих передач, по заключению нашего радиста Ю. В. Кононова, всегда оставалась высокой.

База! База! Я - группа один. В моей рации кончается питание... Отвечайте быстро. Ребята хотят идти на вершину. Мы чувствуем себя нормально, спустимся самостоятельно. Можно им идти?

Нет, - мгновенно ответил Евгений Игоревич.

Сергей тут же выхватил у меня рацию.

Почему нет?! Почему нет?! - закричал он, волнуясь и нечетко работая кнопкой "передача".

Сколько у вас кислорода?

Триста атмосфер!

Сколько?

У каждого по два баллона - в одном двести, в другом сто.

Наступило молчание, в течение которого темпераментный Сережа пытался еще что-то добавить. Томительно тянулись мгновения, быть может важнейшие за всю его альпинистскую биографию. Он это прекрасно понимал, и сразу бросалось в глаза, что он нервничает.

Хорошо, - сказал Тамм через 3 - 4 секунды, и Серега преобразился. Опять обычный Бершов - веселый, говорливый, добродушный.

Сколько до вершины?

Наверное... часа два-три.

В тот момент я был о нас лучшего мнения. Мне казалось, что мы спустились гораздо ниже. На самом деле ребята проскочили последний кусок всего за час.

Сережа протянул какие-то таблетки:

Свет говорит - это возбуждающее. Штуки две-три - хорошая доза...

Я тут же проглотил 3 штуки.

Через сорок минут побежишь как молодой. А если эффекта не будет, можно принять еще пару.

Я взял в карман эти чудесные таблетки, которые из ничего дают силы измотанному организму. Однако ни через 40 минут, ни через 4 часа я не дождался взрыва активности, хотя съел весь запас. Чудес не бывает. Загнанную лошадь не поднимет ни кнут, ни овес, ни ветеринар.

С кислородом (я поставил 1 литр) стало легче, но спуск продолжался вяло, так как оставалась главная сложность - заснеженные скалы при отсутствии кошек.

Когда мы подошли к месту, где следовало искать японские перила, я оказался в затруднении. Ночью после снегопада все выглядело незнакомо, и я не знал, куда податься. На наше счастье, в это время я услышал голоса. Ребята уже спускались. Я предложил Эдику подождать их. Он был в каком-то полубессознательном состоянии, но все же после нескольких обращений остановился и сел. Вскоре и Сережа нас заметил и стал кричать, чтобы мы не двигались. Ему показалось, что мы идем к пропасти. Но мы и без уговоров рады были посидеть, отдохнуть.

Дальше во всех сложных местах мы спускались по их перилам. Эдик шел медленно, тяжело, но шел сам. А вот руки его уже совсем не действовали, он не мог встегнуть карабин. Сережа и Миша всячески старались помочь, взяли на себя все операции с веревкой. Ребята работали быстро, четко и, как всегда, весело.

Ну давай, зашнуривай! - в своей обычной грубовато-шутливой манере крикнул Миша, пристегнув Эдика к очередным перилам. Может быть, он сказал не "зашнуривай", а "сыпься" или "поливай" - не помню. В общей, одно из тех словечек, которые кричат болельщики, подгоняя скалолазов на соревнованиях. К моему удивлению, Эдик обиделся и забурчал:

Что значит "зашнуривай"? Я тебе не "зашнуривай". Молодые еще... Нас, стариков, надо беречь! Недознавки! Что бы вы без нас делали? Вас еще учить и учить. И не кричи на меня. Вот я вернусь... Меня любят...

К счастью, Миша этого не слышал.

Я спускался последним и по перилам, и в тех местах, где связки шли независимо. Пройдя японские перила и вернувшись на Западный гребень, ребята решили отдать нам кошки. Путь предстоял Сравнительно простой, но длинный. Не имело смысла идти связкой по связке. А самостоятельно идти без кошек нам было тяжело. Особенно опасно мне, так как я спускался последним свободным лазанием и практически без страховки. К этому времени рукавицы мои были в дырах, а мороз, пожалуй, под 30°, поэтому руки окоченели, и я не мог бы сам надеть кошки. Оказывается, у Сережи Бершова с собой были запасные меховые рукавицы, но я не догадался спросить или хотя бы пожаловаться.

После того как ребята надели нам кошки, мы почти не пользовались их веревкой. Они шли впереди и выбирали маршрут. На скальных стенках мне очень мешал кислородный баллон, который идеально исполнял функции ботала. Ботало - толстое полено, которое подвешивается на шею теленку, чтобы он не убежал из стада. Казалось, что особой пользы от кислорода нет, и я ждал, когда же он кончится, чтобы бросить баллон. Время от времени я смотрел на манометр.

Слушай, здесь почти ничего не осталось. Можно снимать?

Ты что? Еще на часик хватит.

После этого пошли простые места, и я забыл про баллон, приспособился. Через пару часов я глянул на индикатор подачи - в крайнем нижнем положении, посмотрел на манометр - ноль. Снял маску и вздохнул с облегчением. Она давно уже не помогала, а только затрудняла дыхание. С радостью скинул веревочку с баллоном. Маску и редуктор взяли в рюкзак, а я пошел совсем налегке. Это было очень кстати, потому что опять показались стеночки, требующие аккуратного лазания.

Вдруг стало темно. Зашла луна. Только теперь мы оценили, как нам повезло с лунным освещением. Спускаться в полной темноте, на ощупь - значит играть в жмурки с опасностью. Поэтому обычно ночью не спускаются, стараются пересидеть до рассвета, борясь с холодом. В такой борьбе на высоте человек, как правило, проигрывает. Но мы уже не боялись холодной ночевки: во-первых, до лагеря недалеко и путь несложный; во-вторых, до рассвета всего час.

Этот час я скребся совсем уже медленно, постоянно притормаживал Эдика, который так и норовил сдернуть меня с какой-нибудь стенки. Наверное, он плохо слышал мои команды через свой меховой шлем и капюшон пуховки...

Рассвело так же внезапно, как стемнело. Я узнал место стыка гребней. От Западного, где мы находились, влево вниз уходил наш контрфорс. Еще сотня метров пути. Близость финиша доконала меня. Спало нервное напряжение, на котором только и шел. Поплелся, присаживаясь в снег через каждые 10 - 20 м.

Не знаю, сколько еще времени я мог бы идти. Не было ощущения, что вот-вот кончатся силы. Они давно уже кончились. Организм вошел в режим какого-то безразличного состояния, когда непонятно, то ли он будет работать бесконечно, как вечный двигатель, без притока внешней энергии, то ли внезапно откажет в совершенно непредвиденный момент. Казалось, что в палатку я вполз на самом последнем пределе. Но где этот последний предел? И что после него? Пожалуй, никогда за всю альпинистскую карьеру я не был так близок к концу. И до сих пор не могу толком понять, в чем причина, где ошибка...

В лагере V мы пробыли недолго. Поели, попили, почти не спали. Иванов и Ефимов, встретив нас и напоив, отправились на вершину. Сережа связался с Орловским. Эдику сделали уколы сосудорасширяющих. Нам обоим дали таблетки компламина. Хотя на руках и ногах пальцы у меня онемели, цвет их был нормальный; я знал, что они восстановятся через несколько дней, и отказался от уколов.

Меня не кололи, но добродушно подкалывали:

Ну что, Бэл, пойдешь за рюкзачком?

Я еще продолжал упрямиться по инерции, однако чувствовал, что вряд ли соберусь с силами на такой подвиг - далековато и так хочется вниз.

Что у тебя там самое необходимое? - спросил Сережа Ефимов, уходя на вершину.

Смотри сам. Возьми что сможешь. Хотелось бы вернуть японскую аппаратуру - на память. И хотя бы несколько камешков. И главное - фотоаппарат и кассету из кинокамеры, а остальное - как захочешь.

Ребята дали нам поспать только пару часов. Надо было спешить.

Спускались плотной группой. Кислород я больше не применял с тех пор, как он кончился у меня еще ночью. Здесь его было мало, а я не настолько плохо себя чувствовал. Эдику дали полный баллон и поставили на 2 литра в минуту. Боялись, сможет ли он самостоятельно спускаться по перилам, но все обошлось - хотя и очень медленно, но он шел сам.

Он часто останавливался, просил переодеть его или поправить снаряжение, говорил что-то не всегда понятное. Я спускался последним, наблюдая за ним сверху; при длительных остановках я садился на какую-нибудь полочку и дремал по нескольку минут, пока Эдик и Сережа не освобождали мне следующую веревку. Шлось легко: все-таки вниз, в тепло, к тому же без груза и при хорошей погоде. А на солнце даже приятно, только клонило в сон - вторые сутки на ногах, да и ночь перед восхождением я почти не спал.

Когда Эдик миновал острые снежные гребешки, где даже перила в случае срыва не спасут от травмы, мы облегченно вздохнули. В IV лагере не задерживались, чтобы успеть в лагерь III засветло. Я успел, обогнав Эдика, пока он отдыхал на 8250. Он пришел, видимо, поздно. Когда - точно не знаю, так как я уже спал, дорвавшись наконец до этого великолепного занятия после 2 дней и 1 ночи непрерывной работы. По дороге встретились с двойкой Валиев - Хрищатый и как могли передали ей свой опыт восхождения. Казбек, в свою очередь, отдал Эдику отличные варежки из собачьей шерсти.

К утру 6 мая Эдик чувствовал себя уже значительно лучше. Меньше стонал, не просил капризным голосом: "Миша, погрей мне этот пальчик". Стало приходить сознание всего происшедшего, а может быть, и своей роли в этой драме.

Большое впечатление произвел на меня своим поведением Сережа Бершов. Он постоянно опекал Эдика, буквально нянчился с ним, как с ребенком, одевал и раздевал, кормил, выводил из палатки, выполнял все капризы. Я так не смог бы.

Теперь, в сотый раз пытаясь разобраться в происшедшем, я спрашиваю себя: где, когда и кто должен был изменить ход событий? То, что случилось с первой двойкой, в корне противоречит формальным нормам и самому духу советского альпинизма. Неподготовленная база, работа в одиночку, рывок на пределе сил, на грани между здравым смыслом и авантюризмом. Отсутствие привычной и столь милой нам 100%-ной гарантии успеха. Что это? Наш просчет? Или все можно списать на невезение, на объективные трудности. Хочется надеяться на последнее. Но в дальнейшем хотелось бы участвовать в более правильных восхождениях.

Памяти Владимира Балыбердина (Бэла)!

Горы имеют власть звать нас в свои края…
Там навсегда лежать остались наши друзья…
Тянутся к высоте люди большой души…
Не забывайте тех, кто не пришел с вершин…

Это не изложение какой – либо одной газетной статьи, и не изложение, какого – то одного архивного материала, и фотографии взяты из разных источников…

Я при изложении статьи об Эдуарде Иноземцеве , столкнулся с незнакомым именем – Владимир Сергеевич Балыбердин и в свою очередь, кратко упомянул его имя, подумав, что нужно покопаться в интернете. Так как:

во – первых Володя родом с Алтая; во – вторых он первый из советских альпинистов покорил Эверест; ну, и в третьих готовится новая, теперь уже российская экспедиция на Эверест, о которой я тоже писал в статье «Знакомьтесь – Эдуард Иноземцев!» и мне думается, что ребята, «взяв» вершину обязательно помянут советского покорителя Эвереста Владимира Балыбердина.

А тот, кто не слышал о нём, национальном герое страны и легендарном альпинисте, узнает о нём из этой статьи.

Зайдя на сайт альпинистов, почитав вкратце некоторые старые статьи, уже определённо решил – «Буду писать!»

Что получилось – судите сами.

Я постараюсь указать первоисточники, из которых была взята информация, но не обещаю, что слово в слово перепишу из них информацию.

От себя мне прибавлять особо нечего, разве только эмоции, а убавлять нет смысла.

Пишу так, как мне по душе, информацию беру непроверенную (интернет – вы знаете что это?), но пусть моё изложение будет ещё одним камушком в том туре, которые альпинисты складывают на покорённой ими вершине.

Володя Балыбердин родился в Алтайском крае в селе Шпагино Заринского района.

Дату его рождения источники называют две:

1 октября 1948 года и, официально по документам, 2 июля 1949 года. Девять месяцев разницы, возможно в детстве сыграли какую – то определённую роль. Что ж бывает.

В 1968 году он приехал в Ленинград и поступил в ЛЭИС им. Бонч – Бруевича (Ленинградский электротехнический институт связи), после окончания которого в 1973 году работал старшим инженером в Центральном научно-исследовательском институте морского флота.

С 1969 года, то есть практически с момента начала учёбы в институте стал заниматься альпинизмом. Помню, в то время это был очень модный вид спортивных занятий молодёжи.

Но, Володя, похоже, не гнался за модой. В 1977 году занял 1-е место в альпинистском двоеборье (беговые лыжи и слалом), в 1978 – ему присвоены звания: кандидата в мастера спорта по альпинизму и кандидата в мастера спорта по скалолазанию. В 1981 на пике Коммунизма (7495 м) выиграл первенство СССР в высотно – техническом классе. К тому времени он (с 1980 года) - инструктор альпинизма Ленинградского городского совета ДСО «Спартак». Таким образом, Владимир Балыбердин связал свою жизнь с горами, став профессиональным альпинистом.

С 1982 года идёт активная подготовка к экспедиции на Эверест или иначе Джомолунгму – высочайшую вершину мира (8848 м) и, Володя – активный участник этой первой советской гималайской экспедиции.

*Сделаем отступление от рассказа о Владимире Балыбердине и немного почитаем про высочайшую вершину планеты.

Слово Эверест стало не только названием самой высокой на земле горной вершины, но и символом человеческих достижений, преодоления трудностей. Это слово знают все. Чем же заслужил человек, носивший эту фамилию, такой славы? Джордж Эверест родился в местечке Гвернвэйл в Уэльсе 4 июля 1790 года. После окончания военного училища с математической специализацией, 16-летнего Джорджа направляют в Индию в качестве кадета – артиллериста. Затем, учитывая его математическую подготовку, переводят в геодезическую службу и направляют в экспедицию на остров Ява, где он работает с 1814 по 1816 год. Затем его снова переводят в Индию, где в 1818 году он становится заместителем Уильяма Лэмбтона – основателя геодезической съёмки Индии, которая продолжалась 50 лет с 1806 по 1856 года. После смерти Лэмбтона в 1823 году Эвереста назначают на его место. Из-за болезни в 1825 году Эверест возвращается в Англию, но продолжает вести теоретическую работу, а главное обеспечивает геодезическую службу Индии измерительными приборами нового поколения. Через пять лет Эверест возвращается на свою должность в Индию и в течение 13 лет руководит геодезическими съёмками её территории от крайнего юга до Памира. Были зафиксированы и горные вершины Гималаев без измерения их высоты, а высочайшая точка Земли получила порядковый номер XV. В 1843 году полковник Джордж Эверест вышел в отставку, возвратился в Англию, женился, завёл шестерых детей. В1861 году получил титул Сэра, а 1862 году стал вице-президентом Королевского Географического Общества. В то же время в 1852 году ученик Эвереста – Эндрю Во определил, что пик XV является высочайшей точкой мира и в 1865 году Королевское Географическое Общество присвоило этой горе имя Эвереста в честь его географических заслуг. А ещё через год, 1 декабря 1866 года Джордж Эверест скончался и был похоронен в Гринвиче.

Эти горные хребты впервые были зафиксированы на географических картах ещё в 1717 году французскими миссионерами во время их путешествия по Китаю. А тибетские монахи уже в средние века знали самую высокую горную вершину и называли её Джомолунгма – «Богиня – мать Земли». По распоряжению Далай – ламы у северных склонов Горы ещё в средние века был построен монастырь Ронгбук, хорошо сохранившийся и обитаемый до наших дней.

Это название горы и значилось на карте, изданной в 1733 году в Париже.

В то же время в Непале, с южной стороны Гималайских гор, среди вершин с которых была видна и высочайшая вершина, её издревле называли Сагарматха – «Небесная вершина». Англичане могли бы узнать это название, но не посчитали нужным. Так теперь эта гора по-разному и называется, но европейскому уху привычнее – Эверест, хотя сам полковник не видел эту гору даже издали

Но продолжим…

Восхождение на вершину Эвереста было совершено 4 мая 1982 года. Напарник у Бэла, так Володю Балыбердина называли друзья, в связке – Эдуард Мысловский.

**Несколько слов о напранике, хотя в предыдущей статье я уже писал о нём.

Кандидат технических наук, профессор кафедры «Проектирование и технология производства электронной аппаратуры» в МГТУ им. Н. Э. Баумана. Автор 30 статей и монографий по специальности.

Заслуженный мастер спорта СССР (1982), заслуженный тренер по альпинизму. Имеет 1 разряд по спортивному скалолазанию, 1 разряд по лыжным гонкам, кандидат в мастера спорта по туризму, судья республиканской категории.

Источник: Википедия.

По итогам опроса спортивных журналистов Владимир Балыбердин попал в десятку лучших спортсменов года (впервые в советском спорте – альпинист). 8 июня ему, минуя звание мастера спорта, присваивают звание заслуженного мастера спорта, а 31 декабря того же, 1982 года, звание мастера СССР международного класса.

*То есть, описывая так подробно 1982 год, я хотел бы обратить внимание на то, что Владимир Балыбердин в свои 34 – 33 года был известнейшим спортсменом и не только в «своём узком кругу» альпинистов, скалолазов, спортсменов и туристов…

В 1986 году совершил первое зимнее восхождение на пик Коммунизма (7495 м), а в 1988 - первое зимнее восхождение на пик Ленина (7134 м).

В 1989 (через семь лет) – участвовал во 2-й советской гималайской экспедиции, поднявшись последовательно на четыре вершины горного массива Канченджанга: Канченджанга Главная – 8586 м; Канченджанга Южная – 8491 м; Канченджанга Средняя – 8478 м; Канченджанга Западная или Ялунг – Канг; – 8505 м; Кангбачен – 7902 м;

За эти восхождения он был награждён орденом Дружбы народов.

1991 – совершил повторное восхождение на Эверест (через южное седло, без кислорода) в качестве руководителя экспедиции Санкт-Петербургского кооператива «Альпинист».

1992 – Владимир, будучи руководителем российско – американской экспедиции на К 2 (Чогори – 8611 м), второй по высоте в мире вершины, совершил восхождение в составе группы, включавшей, кроме него, Алексея Никифорова и Геннадия Копейку.

После этой экспедиции Балыбердин стал первым в стране альпинистом, взошедшим на три самые высокие вершины мира.

*Впечатляет? Вот и меня впечатлило.

О нём: из статьи «Памяти Владимира Балы­бердина» в журн. Е. Тамм. «Мир путеше­ствий», № 9-12, за 1994 г. (По материалам Александра Колчина и Германа Андреева) (несколько сокращено и изложено, – Алтаич)

… В Гималайскую сборную требовалось отобрать 22 кандидата из 150 претендентов – «браковали» без жалости. Володя безотказно выполнял любые поручения и активно участвовал во всех подготовительных рабо­тах: в прокладке пути по ледопаду Кхумбу, в обработке многих участ­ков юго – западного контрфорса, в органи­зации промежуточных лагерей.

В одиночку установил 5 – ый штурмовой, последний лагерь на высоте 8500 метров. А перед этим – навесил перила от 4 до 5 лагеря и выше – до выхода на З гребень. Навесил 150 метров перил в одиночку!!!

*Нам, тем, кто не ходил в горы, не представить этого, но пишут люди, которые знают толк в восхождениях и ставят три восклицательных знака…

Это говорит о многом даже нам, не понимающим!

Идти первым – без страховки по скалам 4 – 5 категории трудности, да ещё с тяжелым рюкзаком, на высоте более 8000 метров, без кислорода – в «зоне смерти».

Его напарник – Эдуард Мысловский – не имел права войти в состав экспедиции, так как был утверждён возрастной ценз для всех участников: не более 42-х лет, а Эдуарду было 45! Только благодаря Е. Тамму – руководителю экспедицией и вопреки всем – Эдуард оказался в числе членов экспедиции.

На конечном этапе восхождения Эдуард завис на перильной веревке вниз головой и упустил свой рюкзак со всем снаряжением (спальным мешком, рукавицами, кислородом, кошками, рацией, фотоаппаратом и заброской…). Затем была кошмарная ночь – практически холодная ночёвка. Это для Мысловского…

Но Бэл умудрился обогреть, напоить и накормить Эдуарда. Дал свои запасные рукавицы, отдал спальный мешок и кислород. А в 6 часов утра 4 мая они вышли к вершине. Им везло – погода была прекрасной и в 14:30 Владимир Балыбердин, первым в СССР, вышел на верши­ну Эвереста. Оттуда по рации он сообщил Тамму: «Все пути идут вниз…». Далее последовал естественный вопрос Тамма: «А где Мысловский?»

И здесь, по множеству газетных статей и книг, наступает полная неясность – ведь Эдуард отстал от Володи минимум на час. Они шли, не связавшись, – все веревки были оставлены ниже в виде перил, а гребень был относительно простой – снежно – ледовый. Кислород у Мысловского давно закончился, кошек не было (они улетели с рюкзаком!) и он естественно отставал от молодого и сильного Балыбердина…

*Ответ Бэла неизвестен.

Затем начался спуск – точнее мучительное сползание с горы – в темноте, к теплу, воде, пище и людям!

Наконец в темноте пришла помощь – спасательная группа – связка Туркевич – Бершов, которые принесли чай и немного еды.

Бэл оценил ситуацию: ему – с больным, помороженным и обессиленным Мысловским (дойдут ли?), а им, полным сил и желаний – последняя надежда наверх – к Вершине (разрешат ли?). Молча, обдумав все, Бэл решает: «Давайте! Тут рядом».

Геройство?

Нет – нормальный поступок сильного, душевно щедрого Человека. Фактически это был второй подвиг Бэла там – на Эвересте. И связка Туркевич – Бершов совершила ночное восхождение на Эверест. А ведь Тамм направил их на спасательные работы – спасать Мысловского!!!

Всё восхождение Володя шёл без кислорода и воспользовался им только в лагере № 5 во время сна, а потом передал его Мысловскому…

Во время восхождения Бэл осуществлял киносъёмку кинокамерой «Красногорск» (весом 5,6 кг!), которую оставил на вершине Эвереста для следующей группы. Но странно – камера, а главное кинопленка!!! были утеряны Сергеем Ефимовым. Почему?! Ведь киносъёмка была единственным доказательством того, что Мысловский достиг вершины Эвереста.

*Ответа на этот вопрос тоже нет.

Из статьи журналистки Аллы Васильевны Соколовской, напечатанной в газете «Новый Петербург от 18. 07. 2002 к восьмой годовщине со дня гибели В. С. Балыбердина. http://www.proza.ru/2003/07/16-39

*Извините за повторы в статье того, что уже было сказано выше, но статья интересная, очень эмоциональная и в какой – то степени проясняет некоторые вопросы, которые возникли лично у меня при чтении материалов о Владимире Балыбердине.

Песня немного не соответствует приведённому ниже тексту. Хотя смысловую нагрузку к тексту несёт. Но, это на чей взгляд…

20 лет назад, 4 мая 1982-го года, впервые советская сборная альпинистов поднялась на Главную Гору Мира по сложнейшему из неосвоенных еще маршрутов высшей категории трудности. Среди членов сборной Союза были три наших земляка (по – видимому ленинградцев, – Алтаич). Однако первым из одиннадцати и единственным из трех земляков, тогда достигших вершины, стал именно Бэл – так дружески звали Владимира Балыбердина среди своих.

За границей их принимали как национальных героев. Ну а самих героев уже у нас отправили на летние восстановительные сборы. Восстанавливать было что – каждый из одиннадцати потерял по 8 – 10 кг веса. Бэл «полегчал» на 18.

В конце августа того же, 82 – го, года шли обычные по календарю соревнования. Открытый чемпионат Ленинграда по скалолазанию в Импилахти (Карелия). На такой вот стёжке – дорожке за год до того Бэл повстречал свою будущую жену Лену – чемпионку Москвы…

Внешне ничем не приметный, и он же – «сильный, как лев, и легкий, как муха» – так говорили про Бэла бывалые тренеры. В супер – экстремальном виде спорта – высотном альпинизме – он был единственным кандидатом в мастера спорта в сборной.

А они – «Снежные барсы», покорители всех 7 – тысячников Союза, обладатели знака «Мастер спорта СССР» или прочих регалий и наград – главные члены 25-й по счету международной экспедиции на высотный пик Земли.

Первая фраза Бэла, прозвучавшая из поднебесья, с вершины Горы: «Во все стороны пути идут только вниз…», сродни знаменитой Юрия Гагарина: «Поехали!!!». В тот день – 4 мая 1982 – го эти слова, облетев весь мир, стали историческими. Эверест был его Звёздным часом.

Жребий судьбы уготовил ему в напарники на той тропе, в прямом смысле, антипода по всем параметрам.

Тогда Бэл – еще рядовой инженер обычного НИИ, а тот, другой – уже с ученой степенью кандидата. Для всех – два года усиленных, изнурительных тренировок, когда каждый выкладывался до конца. Как раз на этом этапе в Гималайскую сборную требовалось отобрать 22 кандидата из 150 претендентов – «браковали» без жалости. И, примкнувший к ним на финишной прямой, без отборов, но с личной подачи всеми уважаемого Евгения Тамма, профессора, доктора наук и начальника будущей экспедиции!

Один (Бэл) – в расцвете сил (почти возраст Христа), другому (Мысловский) к началу экспедиции стукнуло 44. По всем писаным законам высотного альпинизма войти в состав этой сборной он права не имел.

Если бы не Е. И. Тамм. Своею властью и вопреки всем.

И было еще одно обстоятельство – ленинградская школа альпинизма. До обидного малочисленная, представленная всего двумя из 17-ти «гималайцев»! Традиционно – сильнейшая. А с другой стороны, конечно же, московская, столично – союзная, по штату и положению. Она ближе других к спортивным и неспортивным боссам страны. Итак, великое противостояние не только на личном и спортивном уровнях. Но и на самом высоком. Задолго до эпопеи в Гималаях.
Таким вот образом в штурмовую связку – двойку на пик высотного полюса нашей Земли вошли Владимир Балыбердин и Эдуард Мысловский. Поначалу Мысловский в спортивный состав экспедиции на Эверест-82 не входил – только в тренерский. Но здесь он шел номером первым – по штату. Он же официальный лидер и ведущий. Однако Гора выявила – кто есть кто.

На штурм вершины из лагеря номер пять («последний бросок») вышли двое – новичок и ветеран сильнейших альпинистов страны. Бэл весь путь до штурмового лагеря – без кислорода. И это после пяти дней работы на высоте свыше восьми тысяч. А его, кислорода, там всего одна треть того, что у подножия. Что само по себе уже рекорд и, считай, спортивный подвиг. Кстати, Бэл – единственный «бескислородник» из всех 11, достигших тогда вершины. И без многоопытных (как считалось, незаменимых!) помощников-шерпов из местных. Те, не выдержав, с полпути повернули обратно.

Его же напарник упустил в пропасть свой рюкзак со спальным мешком, фотоаппаратом, рукавицами, «кошками», баллонами с кислородом, флагами – вымпелами и многим другим. Что нёс, да так и не донёс до победного конца, а главное свою – инициативу! Затем, «облегчив» Бэла на часть его снаряжения, забрал его баллоны с кислородом, а себя ещё раньше освободил от «лишнего» груза – рации. Все переговоры с руководством внизу и все решения здесь, наверху, Бэл принял на себя, став лидером де – факто.

Вопрос стоял жёстко: быть или не быть на Горе? Если не они (точнее, не Он), то кто же?!

Работа есть работа и кто – то должен ее делать, имея в виду, прежде всего себя, – одна из заповедей Бэла. Кто же о ней не слышал! И он её, эту работу, сделал! В условиях запредельных человеческих возможностей, спасая положение и напарника, Бэл в одиночку обработал участок IV – V и установил лагерь – V, навесив 150 м перил!!! Отдав все силы Вершине, т.е. достигнув одной цели, они приобрели другую – вернуться живыми.

Из статистики высотного альпинизма известно, что большинство трагедий было всё – таки на спусках. А им, первовосходителям, Бэлу и Эдику, вполне реально грозила «холодная ночевка» на высоте 8500 м. Это значит – без палатки, спального мешка, горячего питания. Скалы заснежены, оба идут без «кошек», у Эдика, к тому же схватившего «горняшку» (горная болезнь), кончается кислород. На такой высоте и в такой ситуации мало шансов выжить…

По правилам альпинизма, в спортивной связке – двойке всегда так: путь наверх – главная работа падает на первого, а при спусках вниз – основная на второго, страхующего. По мнению профессионалов – участников, в паре Мысловский – Балыбердин, Володя взял на себя не только главную, основную, но часто работал просто один.

На спуске, точнее мучительном сползании с Горы – к теплу, воде, пище, людям! Наконец – то пришла подмога. Вторая связка – двойка Туркевич – Бершов. Однако их цель совсем другая. Бэл оценил ситуацию: ему – с больным, помороженным и как бы в прострации Мысловским (дойдут ли?), а им, полным сил и желаний – последняя надежда наверх, к Вершине (разрешат ли?).

Молча, обдумав всё, Бэл решил:
– ДАВАЙТЕ!

Геройство? Да нет. Нормальный поступок сильного. И вдобавок – душевно щедрого. Фактически это второй подвиг Бэла там, на Эвересте.

– Я бы вообще дал тебе Героя! – говорил позже Валентин Венделовский, режиссер киностудии «Леннаучфильм», оператор группы на Эвересте, бывший там с первого и до последнего дня.
Однако в печати и на уровне спортивного и около спортивного руководства об этом не было ни слова!

Награды им дали равные – высший тогда в Отечестве орден Ленина. Но вручали его в разное время и по-разному.

Москва, актовый зал Спорткомитета Союза. Торжество – а это у нас умели! – удалось на славу. И бывший главный спортивный босс страны (председатель союзного Спорткомитета), словно судья на боксерском ринге, поднял забинтованную руку Эдика Мысловского – в знак победы. Зал рукоплещет, герой принимает лавры, как должное.

Признание людское естественно, как и само дело, ради которого… – будь там и Владимир Балыбердин! Но его не было. Ни на сцене, ни в зале, ни в Москве. Да и фамилия его прозвучала лишь раз, в самом начале, да и то как-то всуе…

…Среди альпинистов-новичков жива байка:
– Мужики, зачем в горы идёте?
– За камнем, конечно. Философским.

Судя по всему, Володя его нашёл. В горах, в семье, детях.
Жена Лена, милые сердцу дочки – доченьки – дочурки: Таня, Надя, Света. Обычно скупой на улыбку, в своей квартире на Бассейной, среди родных и близких, Володя бывал раскованным и радостным.
Володя и дом построил. Свой и сам. В садоводстве Радофинниково.

Через семь лет в экспедиции «Канченджанга – 89» наши герои встретились вновь. Все в тех же ролях: один в начсоставе, другой – в спортивном.
Эдуард Викентьевич Мысловский получил потом очередную награду – Орден Трудового Красного знамени. Все другие он уже имел. За руководство экспедицией и покорение 8 – тысячника, не побывав на его вершине. А Владимир Балыбердин был удостоен Ордена Дружбы народов – за уникальный траверс всех четырех вершин этого уникального 8 – тысячника (опять единственный из команды без кислорода. – прим. Ред.).

Потом были другие восхождения, статьи, книги, выступления во Всероссийском Географическом обществе.

в книге «Эверест-82» (М., ФиС) – статья «Неправильное восхождение»;

в книге «Эверест, юго-западная стена» (Лениздат, 1984) – статья «На самый-самый верх»;

в ленинградском журнале «Аврора» (№ 3, 1983) – статья «8848»;

в газете «Вечерний Петербург» (5.10.1992) – заметка «Между небом и землей».

Однако в делах житейских «держать удар» Бэлу становилось все трудней и трудней. Начиналась перестройка. Отмена стипендий, пенсий и иных «льгот» спортсменам – профессионалам, выступавшим в советское время под флагом «любителей спорта». Всё рухнуло. Как и чем добывать себе хлеб насущный – отныне надо было искать и решать самому.

Созданный Балыбердиным кооператив «Альпинист», подготовив и проведя экспедиции на Эверест – 91 и дважды на «К-2» (гора Чогори на границе Пакистана и Китая) в 92 – 93 -м годах, потом бездействовал…

В идеях у Бэла недостатка не было. Но для их реализации нужны были финансы.
Судьба расставила свои знаки препинания, поставив в конце слишком рано точку. Из всех прочих испытаний – противостояние нищете оказалось роковым…

Пришлось зарабатывать частным извозом.

В канун Игр Доброй воли – 94 по традиции во время приема в Горспорткомитете Бэл с помощью М. М. Боброва – почетного гражданина нашего города, сумел заручиться согласием городского мэра на деловую встречу. А речь шла о массовом восхождении на Эверест в честь 100 – летия современных Олимпиад под его, Бэла, руководством: не только сам, но и другие! – его давняя мечта.

Потом он вдруг пропал. Каково было бремя 13 – ти дней и ночей полной безвестности для семьи и близких – знают лишь те, кто непосредственно принимал участие в поисках живого или…

Когда все возможные варианты были исчерпаны, подключили Спорткомитет города. Однако всё самое главное и самое тяжкое взял на себя Виктор Боярский. В конце концов, он и нашёл. О чем и свидетельствовал позднее на судах. С опозданием и более чем скромно о факте гибели сообщили газеты. Молва шла из уст в уста…

В ночь на 22 июля 1994 на перекрестье проспекта Славы и улицы Софийской «Волгу» Бэла подмял под себя внезапно налетевший огромный финский трейлер – «дальнобойщик», гружённый железом. Бэл и трое его попутчиков-пассажиров погибли мгновенно, пятый чудом выжил, став глубоким инвалидом…,

На место ДТП прибыли, как положено, гаишники. Изъятые документы Бэла оказались в порядке и не оставляли сомнений. Ушел безвременно, неотвратимо, невозвратимо… Ему не было сорока пяти.

Казалось, трагическое уже позади, впереди лишь печальный ритуал.

Однако дальнейшая цепь событий не менее трагична, а может, и более. По чьей – то недоброй воле информация о его гибели не попала ни в одну, даже внутреннюю милицейскую сводку – за день, неделю или месяц.
Позже, во время суда уголовного, под тяжестью содеянного и на глазах у вдов и сирот, финский шофер признал себя виновным. Шофёра вскоре вернули в его страну (домой!), а там и вовсе выпустили – амнистия подоспела…

У прибывших на место трагедии в руках были пять документов Володи (кроме водительских прав еще и паспорт, и удостоверение заслуженного мастера спорта СССР и др.). Но погибший едва не попал в разряд неопознанных. Тех, кто уходит в небытие без имени, но с номером.

Потом был судебный марафон вдовы Владимира Балыбердина. Дзержинский районный суд – кассация ответчика (ГУВД) – повторное рассмотрение в районе. После всех мытарств и протестов суд решил: взыскать с милиции денежную компенсацию за моральный вред, нанесенный её работниками.
13 дней и ночей известнейший спортсмен числился «неизвестным». А в столе у следователя мирно покоились все документы, удостоверяющие его личность.

«Моя милиция меня бережет», – звонко весело чеканили в школе. Что же делала «моя милиция» в эти 13 дней?

«Осмотр жилища пострадавшего». Таково служебное именование и основание для вторжения в дом. При свидетелях. С понятыми и протоколом. В обиходе это зовётся иначе – обыск. Цель – причина известна из детективов: сама заявила о пропаже мужа, уж не сама ли и…?

Для обычно порядочных (кто «не участвовал – не привлекался – не состоял») это шоковая ситуация. А для любящих и любимых?!

В конце протокола осмотра Елена Васильевна поставила свою подпись-свидетельство: Владимира Сергеевича Балыбердина в квартире не обнаружено.

Из декабрьского приказа от 1995 – го по ГУВД «О наказании сотрудников ГУВД…».

Следователю Долгушевскому – выговор за допущенные ошибки, дежурному следователю Васильевой – за грубое нарушение, участковому Тимонину – за поверхностную проверку и непринятие мер и т. д.

На первую годовщину памяти Бэла в квартире на Бассейной собрались родные, близкие, друзья. Из Москвы приехала с дочкой Машей родная сестра его жены Наталья Сергеева – трехкратная абсолютная чемпионка Мира и многократная Европы, Союза и России по высшему пилотажу. В одной семье два выдающихся спортсмена – альпинист номер один и лучшая летчица России.
Перед отъездом домой, уже прощаясь на пороге, радостно – зовуще улыбаясь, красавица, как голливудская звезда, Наташа говорила мне:
– Приезжайте, обязательно приезжайте в Москву – полетаем!

Приехать пришлось – полетать нет. Уже после годовщины Володи, спустя почти месяц, 17 августа 1995 в небе под Москвою при подготовке к авиашоу на Авиакосмическом салоне в городе Жуковском Наташа трагически погибла… Для Елены Васильевны к своим трем дочерям добавились заботы о 12 – летней Маше – дочери Натальи Сергеевой.

Печаль очередной, восьмой годовщины утраты не пересилит светлой памяти об ушедшем. А с фотографии на стене смотрит Бэл – на нас, живущих после него.

*Владимир Сергеевич Балыбердин (Бэл) похоронен перед главным входом на Южное кладбище Санкт-Петербурга.

На доме 47 по Бассейной улице, где Владимир Балыбердин проживал с 1991 года, установлена мемориальная доска.

Обстрогала жизнь нас всех,
Разграничила.
Кому слезы, кому смех,
Обналичила.
Задубила нам мозги,
Заморозила,
Обещала пироги,
Да и бросила.
Выплывать, не выплывать,
Вот, мол, выбор вам,
Пока начали решать,
Много выбыло.
Как собрать теперь вас всех
Не вписавшихся?
Кому горе, кому смех,
Для оставшихся.
И идем по головам
Твердой поступью…
Вот она дорога в храм
Звездной россыпью?

Е. Гусаченко

В канун 2001 года, через 18 лет после того, как Балыбердин попал в десятку лучших спортсменов года, Спорткомитет определил 20 лучших спортсменов XX века. Их имена составляют гордость мирового, советского и российского спорта, и среди них первым был назван Владимир Балыбердин («Санкт – Петербургские ведомости», № 238, 28 декабря 2000).

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ПЕРВОМУ СОВЕТСКОМУ ПОКОРИТЕЛЮ ВЫСОЧАЙШЕЙ ВЕРШИНЫ МИРА – ЭВЕРЕСТА – ВЛАДИМИРУ СЕРГЕЕВИЧУ БАЛЫБЕРДИНУ!

). В 1968 г. переехал в Ленинград с целью поступления в институт – ЛЭИС им. Бонч-Бруевича, по окончанию которого работал старшим инженером в ЦНИИ морского флота. С 1980 – инструктор альпинизма Ленинградского городского совета ДСО «Спартак», т.е. стал профессиональным альпинистом (прим. ред.) . Один из талантливейших советских альпинистов нового поколения и единственный из КМС-ов СССР, которому сразу было присвоено звание: ЗМС – 08.06.1982 (№2828), МСМК – 31.12.1982 (№7937) за восхождение на Эверест.

1982 – в первой советской гималайской экспедиции прекрасно проявил себя. В Гималайскую сборную требовалось отобрать 22 кандидата из 150 претендентов – «браковали» без жалости. Володя безотказно выполнял любые поручения и активно участвовал во всех подготовительных рабо­ тах: в прокладке пути по ледопаду Кхумбу, в обработке многих участ­ков ЮЗ контрфорса, в органи­ зации промежуточных лагерей.

В одиночку установил 5-й штурмовой , последний лагерь на высоте 8.500 м. А перед этим – навесил перила от 4 до 5 лагеря и выше – до выхода на З гребень. Навесил 150 метров перил в одиночку…!!! А Вы – читатель, представляете, что это значит…?

Идти первым – без страховки по скалам 4-5 к/тр., да ещё с тяжелым рюкзаком, на высоте более 8.000 м, .

Его напарник – Эдуард – не имел права войти в состав экспедиции т.к. был утверждён возрастной ценз для всех участников: не более 42-х лет, а Эдуарду было 45! Только благодаря Е. – руководителя экспедицией и вопреки всем – Эдуард оказался в экспедиции. А на конечном этапе восхождения завис на перильной веревке вниз головой и упустил свой рюкзак со всем снаряжением (спальным мешком, рукавицами, кислородом, кошками, рацией, фотоаппаратом и заброской…!). Затем была кошмарная ночь – практически холодная ночевка для Мысловского…! Но Бэл (так дружески звали Володю) умудрился обогреть, напоить и накормить Мысловского. Дал свои запасные рукавицы, спальный мешок и кислород. А в 6 часов утра 4 мая они вышли до вершины. Им везло – погода была прекрасной и в 14:30 Балыбердин первым в СССР вышел на верши­ ну Эвереста и по рации сообщил Тамму: «Все пути идут вниз...». Далее последовал естественный вопрос Тамма: «А где Мысловский?» . И здесь, по множеству газетных статей и книг, наступает полная не ясность – ведь Эдуард отстал от Бэла минимум на час… Они шли не связавшись – все веревки были оставлены в ниже виде перил, а гребень был относительно простой – снежно-ледовый... Кислород у Мысловского давно закончился, кошек не было (они улетели с рюкзаком!) и он естественно отставал от молодого и сильного Балыбердина… И начался спуск – точнее мучительное сползание с Горы – в темноте, к теплу, воде, пище, людям!

Наконец в темноте пришла помощь – спасательная группа – связка Туркевич-Бершов, которые принесли чай и немного еды.

Бэл оценил ситуацию: ему – с больным, помороженным и бессильным Мысловским (дойдут ли?), а им, полным сил и желаний – последняя надежда наверх – к Вершине (разрешат ли?). Молча, обдумав все, Бэл решает: «Давайте! Тут рядом». Геройство? Нет – нормальный поступок сильного, душевно щедрого Человека. Фактически это был второй подвиг Бэла там – на Эвересте . И связка Туркевич-Бершов совершила ночное восхождение на Эверест. А ведь Тамм направил их на спасработы – спасать Мысловского…!!! Всё восхождение Володя шёл без кислорода и воспользовался им только в лагере 5 во время сна, а потом передал его Мысловскому… Всё восхождение Бэл осуществлял киносъёмку кинокамерой «Красногорск» (весом 5,6 кг!), которую оставил на вершине Эвереста для следующей группы. Но странно – камера, а главное кинопленка (!!!) были утеряны Сергеем . Почему?!... Ведь киносъемка была единственным доказательством тому, что Мысловский достиг вершины Эвереста. За это восхождение Балыбердин (как и Мысловский) был награжден орденом «Ленина» (05.07.82).

И всё же был ли Мысловский на вершине Эвереста…? Читайте статьи:

« в 1982 году?... ». ,

Володя погиб в родном городе , в ночь на 22 июля 1994 (в день начала Игр Доброй воли, куда он был приглашен). Его «Волга» , выехавшего на красный свет . После его гибели пришло понимание истинной ценности этого человека. За ним навсегда закрепилась слава национального героя России. Володя похоронен перед главным входом на Южное кладбище.

В канун Нового, 2001, года Спорткомитет определил 20 лучших спортсменов ХХ века. Их имена составляют гордость мирового, советского и российского спорта – среди них первым был назван Владимир Балыбердин (СПб ведомости, №238, 28.12.2000). У Володи осталось три дочери… Балыбердин автор ряда публикаций: в книге «Эверест-82» (М., ФиС) – статья «Неправильное восхождение»; в книге «Эверест, юго-западная стена» (Лениздат, 1984) – статья «На самый-самый верх»; в ленинградском журнале «Аврора» (№ 3, 1983) – статья «8848»; в газете «Вечерний Петербург» (5.10.1992) – заметка «Между небом и землей». О нем: Е. Тамм. «Памяти Владимира Балы­бердина» в журн. «Мир путеше­ ствий», № 9-12, за 1994 г. (По материалам Александра Колчина и Германа Андреева).

Читайте:

Влади́мир Серге́евич Балыбе́рдин (1948-1994) - первый советский альпинист, взошедший на высочайшую вершину мира гору Эверест (8848 м). Заслуженный мастер спорта СССР (1982), мастер спорта международного класса (1982).

Биография

Родился в селе Шпагино Заринского района Алтайского края 1 октября 1948 года, хотя, по официальным документам, датой рождения считалось 2 июля 1949 года. Жил и учился в Ленинграде, в 1973 году окончил Ленинградский электротехнический институт связи им. М. А. Бонч-Бруевича. Работал старшим инженером в Центральном научно-исследовательском институте морского флота. С 1980 года - инструктор альпинизма Ленинградского городского совета ДСО «Спартак».

Альпинизмом начал заниматься в 1969 году. В 1977 году занял 1-е место в альпинистском двоеборье (беговые лыжи и слалом). В 1978 году присвоены звания кандидата в мастера спорта по альпинизму и кандидата в мастера спорта по скалолазанию. В 1981 году на пике Коммунизма выиграл первенство СССР в высотно-техническом классе.

В 1982 году стал одним из самых активных участников первой советской гималайской экспедиции, целью которой было восхождение на гору Эверест. Непосредственное восхождение на вершину Эвереста Владимир Балыбердин осуществил 4 мая 1982 года вместе со своим напарником, московским альпинистом Эдуардом Мысловским . За это восхождение В. Балыбердин был награждён орденом Ленина (5 июля 1982 года), а по итогам опроса спортивных журналистов был назван в числе десяти лучших спортсменов СССР 1982 года (альпинист - впервые в истории советского спорта). Единственный из кандидатов в мастера спорта СССР, которому, минуя звание мастера спорта, присвоены звания заслуженного мастера спорта (8 июня 1982) и мастера спорта СССР международного класса (31 декабря 1982).

1986 год - совершил первое зимнее восхождение на Пик Исмоила Сомони .

1988 год - совершил первое зимнее восхождение на Пик Ленина .

В апреле - мае 1989 года участвовал во 2-й советской гималайской экспедиции, поднявшись последовательно на четыре вершины горного массива Канченджанга (8586 м). За эти восхождения награждён орденом Дружбы народов (9 января 1990 года).

В январе-феврале 1990 года руководил одной из 4 групп советских альпинистов при зимнем восхождении на Пик Победы , но в непогоду взойти удалось только группе Валерия Хрищатого .

7 октября 1991 года совершил повторное восхождение на Эверест в качестве руководителя экспедиции Санкт-Петербургского кооператива «Альпинист».

В 1992 году Владимир Балыбердин был руководителем российско-американской экспедиции на К2 (Чогори) (высота 8611 м). Совершил восхождение в составе группы, включавшей, кроме него, Алексея Никифорова и Геннадия Копейку. После этой экспедиции В. Балыбердин стал первым в стране альпинистом, взошедшим на три самые высокие вершины мира.

В ночь на 22 июля 1994 года Владимир Балыбердин погиб в Санкт-Петербурге, попав на своём автомобиле под колёса грузового трейлера, выехавшего на красный свет на перекрёстке Софийской улицы и проспекта Славы. Похоронен перед главным входом на Южное кладбище Санкт-Петербурга.

На доме 47 по Бассейной улице, где В. Балыбердин проживал с 1991 года, установлена мемориальная доска.

В канун 2001 года Комитет по физической культуре и спорту Санкт-Петербурга определил двадцатку лучших петербургских спортсменов XX века. Их имена составляют гордость мирового, советского и российского спорта, и одним из них был назван Владимир Балыбердин.